жизнью?
Она откинула одеяло и переместилась в сидячее положение. Вистан ещё раз подивился её белой коже, казалось, осветившей тесное пространство грота.
— Я, наверное, зря… Извини, если что… Глупый вопрос…
— Нет, не глупый. — Молли повернулась к нему лицом, вздохнула. — Это мне нужно просить прощения. В какой-то момент подумала, что ты не так уж и отличаешься от всех прочих. Знаешь, я сама себе боюсь задавать этот вопрос. Ты еще очень мягко сформулировал — "довольна". Может быть, стоило спросить по-другому: "Молли, ты хотела бы изменить свою жизнь?".
— И каков был бы ответ?
— Ответ… Когда я смотрю на возвращающихся с поля, еле передвигающих ноги от усталости, потных и грязных фермерш, я начинаю думать, что не так уж и плохо устроилась. Хотя, нет, "устроилась" не самое подходящее слово. Кто ж меня спрашивал о планах на будущее… Моя мать была родильницей. Я видела её всего пару раз, и то, не как мать, а как постороннего человека, про которого сообщили, что он — близкий родственник. Меня и воспитывали так, чтобы когда-нибудь я сама заняла её место. Знаешь, сначала такая жизнь кажется очень простой — подложат под парня, которому на следующий день отправляться в Пещеры, потом беременность, роды, затем следующий парень… Родишь пятерых жизнеспособных детишек — и свободна. Всё легко и просто! Если бы ещё все ребятишки рождались нормальными и здоровыми… Иногда начинаешь задумываться — а что потом? Фермерши из нас никакие, сам понимаешь. Можно попытаться устроиться при детках малых, но туда целая очередь желающих. Кто-то уходит в Пещеры, заводит там семьи, правда, репутация там у бывших родильниц не самая лучшая. Большинство остаётся при Родильном Доме до тех пор, пока организм не износится вконец… Многие вполне довольны такой жизнью и даже радуются, что не знают другой. Знаешь, я иногда прислушиваюсь к себе и если… вдруг почувствую, что начинаю… радоваться…
Вистан сел рядом, несмело обнял за начавшие зябнуть плечи, попытался снова извиниться, но Молли прижала палец к его губам и прошептала на ухо:
— Прости, что окунула с головой в свои проблемы. Спасибо, что выслушал.
Он почувствовал, как она дрожит от холода и потянулся за одеялом.
— Эй, Холден!, — хриплый вопль пронёсся над скалами. — Как там твоя баба?
— Да, ничё, резвая!, — ответил другой и заржал гулким неприятным смехом.
— А моя старая, и какая-то квёлая! Может, поменяемся?
— Нельзя! Нельзя! Вы что это удумали?, — запротестовал взволнованный женский голос.
— Давай!, — с воодушевлением согласился Холден. — Уж я-то её мигом расшевелю!
Раздавшийся следом пронзительный визг моментально растворился в вызванном им же эхе. Овцы забеспокоились в своём загоне, их блеяние вплелось в общую какофонию, создав совершенно непереносимую мешанину звуков.
— Бедная Латоя, — вздохнула Молли, — невезучая она… И охрана, как на зло, где-то ходит. Ты не знаешь, как зовут этого…
— Похоже, что Гарван, но я не уверен.
Послышалась трель, издаваемая свистком, затем отдалённые голоса, шум. Молли встрепенулась, прислушалась:
— Кажется, наши подоспели. Вовремя. Сейчас они этим похотливым баранам кожаные мешочки прищемят, чтобы неповадно было. Словно в ответ на её слова, раздался тоскливый стон, затем ещё один.
— Ну, вот и заслуженная награда!, — она засмеялась, легонько толкнула Вистана локтем в бок и строгим голосом спросила: — В чём дело, сэр? Почему вы такой квёлый и не резвый?
— Расскажи о своей семье, Вистан.
— А что рассказывать? Всё, как обычно…
— Ну, это для тебя обычно. Родителей твоих как зовут?
— Маму зовут Гарраят, отца звали Камден. Он был не старый, всего пятьдесят три года прожил. Раны были тяжёлые, да и, — Вистан замялся и неохотно продолжил, — лечил он их.
— Сам лечил раны?, — удивилась Молли. — У ветеранов свой доктор, не считая тех, кто при Родильном Доме.
— Это он так называл, "лечить". Его почти сразу, ещё до моего рождения, определили заниматься перегонкой вина. Так что дома у нас это пойло всегда было. Доктора не смогли найти для него другого снадобья, чтобы унять ноющие раны. Вот он и пил, чтобы не скрипеть зубами от боли по ночам, а потом без этого уже и не мог.
— Грустная история… Он что-нибудь рассказывал о Пещерах, или о стране по ту сторону гор?
— Немного. — Вистан горько усмехнулся. — В тот небольшой промежуток времени, когда боль уже стихала, но он ещё мог соображать. Про Пещеры рассказывать не любил, говорил, что ему до смерти надоели эти каменные кишки. А вот про земли, где живут святоши, вспоминал часто. Говорил, что там
