просвета. Шагах в пяти от куста росла большая сосна, которая тоже неплохо подходила в качестве укрытия. Девушка прижалась к шершавой коре и стала осторожно выглядывать из-за толстого ствола. Над головой раздалось шуршание, заставившее вздрогнуть и посмотреть вверх. Ничего кроме обломанных сучьев она не увидела и подумала, что потревожила мелкого ночного зверька. Поэтому, когда шуршание раздалось вновь, Милена не стала обращать на него внимание. Сместившись в сторону, она выглянула и едва не уткнулась носом в давешнего мерзкого червяка, огибавшего ствол сосны с другого бока. Пока девушка удивлялась, каким образом здесь могло оказаться это противное создание, произошло нечто, заставившее её взвизгнуть и опрометью броситься к костру — куст зашевелился и медленно двинулся к ней.
— Там!, — испуганно закричала Милена. — Там…, — слов, описывавших ситуацию, подобрать не удалось, поэтому своё отношение к происходящему пришлось дополнить выразительной мимикой. Она оглянулась, но черви больше не преследовали её, а куст находился на том же месте, где и был до этого.
Человек не бросился её спасать, как должен был бы поступить всякий уважающий себя мужчина при виде попавшей в беду дамы. Он всего лишь повернул голову навстречу ночной гостье, и баронесса узнала того самого дикаря, вытащившего её из опрокинувшегося экипажа. Девушка не удивилась — перенасыщенный событиями день отучил её от этого, на многое заставив смотреть совсем другими глазами. Она подумала, что следовало бы поблагодарить своего спасителя за всё, что он уже для неё сделал, и попросить вывести из леса:
— От имени сеньора Трогота, барона фон Кифернвальд, я благодарю вас за моё спасение и прошу оказать мне ещё одну услугу. За моё возвращение домой вас щедро наградят.
Дикарь внимательно слушал и молчал.
— Вы сами можете установить размер вознаграждения, мой отец не станет жалеть средств для спасителя своей дочери. — она понимала, что ни разу не упомянула реальную сумму возможной награды, видимо, поэтому дикарь молчит и ждёт. Милена понятия не имела, сколько денег можно предложить лесному жителю, и не оскорбит ли она его, пообещав слишком мало. Наконец, не в силах вынести его безразличного молчания, баронесса решилась задать вопрос:
— Могу я узнать, какая сумма вас интересует?
Дикарь важно кивнул и поднял вверх ладонь правой руки, проговорив что-то на своём языке. Прижав ладонь к груди, он издал несколько гортанных звуков, потом, с жутким акцентом сказал:
— Имя.
Девушка не рискнула переспросить, хотя то, что она сумела понять, звучало совершенно нелепо: Шпага с дагой*. Выросшая среди военных, Милена прекрасно знала, что такое дага. На поясе у дикаря висел клинок, но его, даже с большой натяжкой, нельзя было считать дуэльным кинжалом сложной конструкции, с дополнительными выдвижными лезвиями.
"Причём здесь шпага? Или он намекает на своё умение владеть оружием?", — взглянув на его руки, она мысленно вложила в них изящный эфес шпаги и едва удержалась от смеха, решив, что такому фехтовальщику гораздо уместнее было бы орудовать топором. У неё оставалась последняя версия происхождения необычного имени. В старинных рыцарских балладах слово "шпага" иногда употребляли для обозначения прославившихся своей храбростью воинов.
"Удивительно! Живёт в лесу, пары слов связать не может, а знает такие изысканные обороты речи. Никому из знатных господ в Кифернвальде не придёт в голову именовать себя в такой возвышенно-поэтической манере. Буду звать его просто "Воином".
Сделав такое же движение рукой, баронесса внятно произнесла:
— Милена.
Дикарь немного наклонил голову вбок, став похожим на прислушивающуюся собаку, что-то пробурчал по-своему и проговорил: — Милина.
Она не стала его поправлять. По правде сказать, Милену больше интересовало, какую сумму имел в виду Воин, показав ей пять пальцев. Едва ли речь шла о пяти монетах, скорее уж о пяти сотнях — громадном количестве денег. Она попыталась вообразить какое будет лицо у интенданта, когда выяснится, что из казны требуется выдать такую сумму, и поняла, что на сей раз ей не хватит воображения. Оставалось надеяться, что тариф на спасение благородных дам у этого размалёванного типа не окажется заоблачным. Не может же он, в самом деле, потребовать с неё целых пять тысяч?
— Так о какой сумме может идти речь?, — с деланной небрежностью спросила она.
Вместо ответа дикарь порылся в своих вещах, достал свёрнутый в рулон кусок толстой грубой материи и отдал ей, сопроводив это жестами, смысл которых уловить было нетрудно: спать будешь вот на этом, возле костра.
Девушка поняла, почему расчетливый Воин проигнорировал вопрос. Гораздо разумнее вести разговор не с ней, а с бароном, который достойно вознаградит спасителя своей дочери. Сейчас она, как никогда раньше, стремилась домой в Кифернвальд, хотелось обнять отца, навестить в таверне Кирсу. Милена так затосковала по родным местам, что рада была бы увидеть любое знакомое лицо, будь то Ортвин, или даже преподобный Иаков. Идиллическая картина, нарисованная бойким воображением, так сильно увлекла девушку, что Сомнение не могло не вмешаться, чтобы добавить несколько горьких капель в чашу с медовым напитком:
"И как ты сможешь объяснить отцу своё появление? Одна, да ещё в таком виде. Неужели никто не поинтересуется, куда девался твой жених?".
