— Чудовищно!, — возмутился монах. — И вы, брат Ладвиг равнодушно говорите об этом?
— Не нужно обвинять меня в бессердечии, брат Йохан!, — парировал сержант. — В Ратуше вы, не смущаясь, рассуждали об убийствах ни в чём не повинных людей и даже изволили иронизировать по поводу моих предположений.
Чернорясник сердито прищурился, поджал губы, но немедленного ответа не последовало.
— Мы здесь одни, брат, — растягивая слова, произнёс он, оглянувшись по сторонам. — Давайте говорить начистоту. Если это слово применимо к этой улице, больше похожей на клоаку. Признайтесь, что ваш доклад был неискренним. Неужели вы думаете, что я поверил в сумасшедшего пастуха?
— Я не говорил про… — начал было Ладвиг, но монах не дал ему закончить фразу.
— Неважно. Я знаю, — он сделал акцент на этом слове и многозначительно поднял вверх указательный палец, — что в убийствах участвовал… — монах запнулся, подбирая слово, — …демон.
"Ах, какие мы хитрые! Он надеется, что я осознаю свой проступок, тут же покаюсь и всё ему расскажу? Не на того напал".
— У вас есть доказательства?, — деликатным тоном поинтересовался сержант, сопроводив вопрос своей самой вежливой улыбкой.
— Доказательства нужны сомневающимся. — чернорясник справился с эмоциями, и на его лицо вернулось сонное выражение. — А я абсолютно убеждён в справедливости своих слов. Но мне непонятна ваша позиция, брат Ладвиг. Вместо того чтобы заниматься раскрытием преступления, вы усиленно маскируете факты и уводите следствие по ложному пути. Вы не производите впечатления человека, желающего зла жителям Энгельбрука, скорее наоборот. Я догадываюсь, что ваш Магистрат не слишком желает сотрудничать с представителем Остгренцской епархии. Мне пока не вполне ясны их мотивы, но препятствие следствию может исходить только из Ратуши. Зачем им это, брат Ладвиг? Мне трудно поверить, что кто-либо сможет извлечь выгоду из гибели людей. Остгренц может предоставить специалистов, способных выследить и уничтожить демона. У Восточного герцогства большой опыт в подобных делах. Мы пытаемся отслеживать все инциденты, связанные с нападениями демонов, происходящие вдалеке от пограничных районов. Случается это нечасто. Последний такой эпизод зафиксирован длинный сезон тому назад на границе владений барона Трогота и графа Этьена. Демон напал на карету, в которой ехала дочь барона. Погибло несколько человек охраны, а девушка бесследно исчезла. Доказательств её смерти нет, но мы склонны подозревать самое худшее. На землях Союза Верных такого не должно происходить, брат Ладвиг. Безопасность людей нужно ставить превыше остальных интересов, какими бы важными они ни казались. Я знаю, что в Энгельбруке натянутые отношения между дворянской верхушкой и выборными представителями из низших сословий. Магистрат без основания опасается, что моё участие в расследовании способно нарушить сложившийся баланс сил. Я прислан сюда, чтобы установить истину и защитить людей. Других планов у меня нет. Я не пытаюсь выведать у вас какие-либо секреты, брат. Но вы мне сильно облегчите задачу, если перестанете скрывать известные вам сведения.
Ладвиг смотрел на невыразительное лицо брата Йохана и тщетно пытался найти малейший повод для неприязни к этому человеку, чтобы хоть как то сопротивляться неизвестно как возникшему желанию рассказать сейчас всё и сразу. В глубине души сержанта что-то пыталось дать отпор тому мягкому, но настойчивому давлению, которое оказывала на собеседника размеренная речь монаха. Но отпор постепенно слабел, а давление нарастало, погребая под собой остатки благоразумия.
"Конечно же, он прав. О защите людей никто не думает. Магистрат надеется пошатнуть трон под бургграфом и Коллегией шеффенов и отхватить кусок власти побольше. Вместо того чтобы ловить демона, следствие занимается неизвестно чем, мешая действительно компетентным людям. Надо всё ему рассказать без утайки".
Ладвиг решился и только ждал, когда прервётся монолог чернорясника, как из-за угла ближайшего к ним дома прямо на мостовую упал какой-то человек. Монах вздрогнул и замолчал. Вместе с последним звуком его голоса исчезли и те едва уловимые чары, которые он распространял вокруг себя.
Обитатель "лисьей норы" был пьян настолько, что не мог передвигаться даже на четвереньках. Лёжа на животе, он скрёб руками и ногами по камням, но не сдвинулся с места ни на дюйм. Случайно ухватившись рукой за край рясы брата Йохана, он потянул одеяние монаха на себя. Каким-то образом пьянчуга смог разглядеть, кто перед ним находится и заплетающимся языком произнёс:
— Бла…блы…гаславите, свя…той отец…
Чернорясник выдернул из его трясущихся пальцев своё одеяние, брезгливо тряхнул рукой, коснувшейся благоухавшего всеми ароматами свинарника выпивохи.
— Продолжим наш путь, брат Ладвиг. Я хочу поскорее покинуть это отвратительное место.
Сержант всегда считал себя человеком, которого трудно уговорить что-нибудь сделать против воли. Если, конечно, уговоры не сводятся к прямому приказу вышестоящего начальства. Остаток пути до Южных ворот он размышлял над удивительным даром убеждения, который продемонстрировал ему сегодня представитель архиепископа. Самым поразительным было то, что Ладвиг понимал какой вред нанесёт его откровенность, но ничего не мог с собой поделать. Только вмешательство пьяного забулдыги позволило избавиться от наваждения и не выдать никаких секретных сведений.
"Он будто околдовал меня. Вроде бы и говорил как обычно, а меня так и тянуло всё ему рассказать. Говорят, в подручных у палача есть такой мастер задавать вопросы. Всё вызнает у человека, не прибегая к пыткам. Надо быть настороже и слушать чернорясника вполуха".
Стоявший на посту возле дома аптекаря стражник открыл дверь только перед монахом. Ладвига часовой в лицо не знал, не видя на дознавателе
