зависит отношение подданных к своему правителю, потому что охота — любимая забава нашего дворянства. И человек, занимающий должность егермайстера крайне заинтересован в том, чтобы угодить своему господину. Я понятно излагаю свою мысль?
— Вполне. — за всех ответил сержант. — Получается, что вы устраиваете для высокопоставленных особ охоту на слуг сатаны?
— Не совсем так, господин дознаватель. Демон крайне опасное существо, справиться с которым под силу только хорошо тренированным опытным воинам. И то, удача должна быть на их стороне, иначе исход такой стычки непредсказуем. Мы не можем рисковать жизнями никого из наших охотников. Когда я в первый раз привёз несколько демонов, мы просто показали их герцогу и его свите, заслужив вознаграждение и множество лестных высказываний в свой адрес. Его светлость проявил желание увидеть бой с участием демона, и наша егерская служба смогла организовать такое зрелище. В следующем бою герцог Кэссиан сам вышел на арену и лично нанёс демону копьём удар, оборвавший нечестивую жизнь сатанинского отродья. И его чучело заняло почётное место в Зале трофеев.
Последние слова Манфред произнес, не скрывая гордости.
— Любой правитель хочет превзойти своих предков, — задумчиво проговорил монах. — Честолюбие, порой толкает людей и на более безумные поступки. Мне бы хотелось узнать, как часто вы устраиваете подобного рода развлечения?
— В этом больше нет особой необходимости. Если только в природе не появится какая-нибудь новая разновидность демона. Сбежавшие твари были последними из привезённых сюда ранее. Демоны находились у нас довольно долго, и за ними престали следить надлежащим образом.
— Жаль, — вздохнул Эгон. — Я бы не отказался посмотреть на чудище, а также посетить Зал трофеев.
— Сожалею, — сочувственно улыбнулся егермайстер. — На данный момент ни то, ни другое невозможно. Демонов у нас больше не осталось, а трофеями могут любоваться только члены Охотничьего общества, находящегося под патронажем его светлости.
— Вы, господин Манфред, могли бы изложить свои соображения по поводу происшествия в Энгельбруке?, — спросил Ладвиг. — Всё сводится к тому, что люди были убиты очень необычным демоном. Вас не может не заинтересовать это обстоятельство.
— Необычным… Скорее, странным. Я многое знаю о слугах сатаны. Они так себя не ведут. Можно поспрашивать у Копающей Собаки. В наших краях нет лучшего специалиста по демонам, чем он.
— И о нём я тоже хотел спросить. — сержант не знал, как ввернуть в разговор вопрос о дикаре, но егермайстер сам ему помог в этом. — Сколько детей леса состоит у вас на службе?
— Осталось всего несколько человек. На территории Западного герцогства нет дикарских поселений. Все они расположены на землях Остгренца. Там у нас есть несколько охотничьих домиков. Мы раньше нанимали в качестве проводников охотников из племени Выдры. Теперь в этом нет необходимости.
— Эти люди бывают здесь?
— Нет, конечно. Кроме Копающей Собаки, других дикарей здесь никогда не было. А что с ними не так?
— Дело в том, что оставшаяся в живых девочка нарисовала убившего её маму демона рядом с дикарём.
По лицу Манфреда мелькнула тень беспокойства. Он некоторое время смотрел на своих помощников, потом без прежней уверенности спросил:
— Я могу увидеть рисунок?
Монах достал из своей поклажи доску для нарезания хлеба и положил её на стол. Егермайстер привстал со своего места, чтобы лучше рассмотреть, потом не удержался и взял дощечку в руки.
— Все мы в детстве что-нибудь изображали, — произнёс он, изучая рисунок Фрок. — Демон кривобокий получился… Человек действительно похож на кого-то из числа детей леса.
Манфред показал дощечку Копающей Собаке и что-то спросил. Дикарь смотрел на рисунок несколько мгновений, потом фыркнул, произнеся всего пару слов.
— Вы слышали, как он сказал "охналухе"? На языке племени Куницы это означает — безумие. Только сумасшедший может нанести себе такие узоры на лицо и руки. Для нас с вами эти разноцветные линии ничего не значат, а дети леса читают их, словно книгу, узнавая о человеке всё. Из какого он племени, когда прошёл обряд посвящения в охотники, женат ли он, есть ли дети. Кем были его родители, и случалась ли в его жизни несчастная любовь. Строгие правила нанесения знаков не позволяют делать это произвольно.
Манфред снова показал рисунок Копающей Собаке. Тот нехотя взглянул, затем стал что-то объяснять егермайстеру, показывая то на дощечку, то на свой разукрашенный лоб.
— По рисунку невозможно определить, к какому племени принадлежит человек. Даже если он был изгнан, соответствующий узор останется. Также нет никакого упоминания о родителях, а это явный признак безумца. — Перевёл Манфред, выслушав дикаря. — Ни один нормальный человек не отречётся от своих предков.
— А что означают другие линии на рисунке?, — заинтересовался Эгон.
— То, что этот человек живёт далеко от дома. Он ночью охотится на лесных птиц и собирает цветы ранним утром. Он хотел жениться на больной рыбе. Он грустит, глядя на солнце. — ответил через переводчика Копающая Собака.
