развязать тесёмку и предъявить содержимое. В карцер запрещалось брать посторонние предметы, включая еду. Увидев только землю, надзиратели успокоились и разрешили взять её с собой. Нужно ли говорить, что обратно повстанец вышел с пустым мешочком. И так повторялось ежедневно.
Мне приходилось подавлять в себе желание ежедневно проверять степень концентрации исходных элементов самособирающегося робота. Казалось, что горной породы в тоннеле уже достаточно, стоит высыпать туда всего один мешочек, и мечта о побеге будет осуществлена. Кончилось это тем, что я не выдержал и сказал Маркусу:
— Думаю, можно уже пробовать ломать пол карцера.
— Ты уверен?
— Мы туда почти всё высыпали.
— Давай сделаем так, — предложил лидер повстанцев. — Через шесть дней я постараюсь сделать так, чтобы попасть в карцер. За эти дни в дыру отправится содержимое пяти мешочков. Когда я сяду в карцер, ты, как обычно придёшь меня лечить. Вот тогда и попробуем.
— Почему именно через шесть дней? По моим прикидкам, осталось не меньше десяти мешочков. Они, конечно, не сыграют никакой роли… Но, почему через шесть?
— Я получил известие от наших друзей. Через шесть дней ожидается большое событие — бракосочетание герцога Герберта. Для заключённых послаблений не предвидится, а вот тюремщики, наверняка будут праздновать. Внешний периметр без охраны не останется, на это надеяться не стоит. Внутри тюрьмы, скорее всего надзирателей останется меньше, чем обычно. Мы позаботимся, чтобы у них была возможность произнести тост за здоровье герцога и его благочестивой супруги. Тогда и настанет время действовать.
После разговора с Маркусом я процарапал на стенке своей камеры шесть коротких вертикальных линий, и на следующий день зачеркнул первую из них. Всего лишь пять дней отделяло меня от и моих друзей-повстанцев от освобождения. В том, что план их лидера по нейтрализации охраны сработает, я не сомневался. Горной породы, из которой должен появиться самособирающийся робот, по самым приблизительным расчётам, было вполне достаточно. У меня даже стали возникать идеи по дальнейшему использованию голема:
"Стоит показать его надзирателям, и они от ужаса разбегутся по всей округе. Жаль, что я плохо представляю себе принципы управления таким роботом, иначе можно было бы направить его на ворота тюрьмы и попросту выломать их. Тогда вонючие тоннели никому не понадобятся".
Каждое утро я старательно отмечал на стене дни, оставшиеся до дня свадьбы герцога, и даже молился Богам, чтобы он, чего доброго, не передумал жениться. Тебя, мой преемник, наверное, рассмешат эти строки. Я и сам улыбаюсь, когда сейчас пишу их, но тогда мне было совсем не до смеха.
Вечером того дня, когда не зачёркнутыми оставались две линии из шести, в дверь моей камеры постучали. Дело было уже после заката солнца, когда свободное перемещение заключённых по территории тюрьмы запрещалось. Недоумевая по поводу позднего визитёра, я отворил дверь и увидел на пороге Генри. Ни слова не говоря, он проскочил внутрь, метнулся в самый тёмный угол камеры, где устроился прямо на полу. При одном лишь взгляде на его лицо, можно было догадаться о каких-то крупных неприятностях.
Генри виновато на меня посмотрел и ничего не сказал. Я так же молча протянул кружку воды, которую он немедленно осушил, и только после этого тихо произнёс:
— Перед тобой глупый баран…
Учитывая ситуацию, я был вполне с ним согласен, но решил немного смягчить формулировку:
— Гулять после захода солнца, по меньшей мере, неразумно.
— Знаю, — вяло отмахнулся Генри. — Сказал страже, что у меня прихватило живот, и они разрешили к тебе зайти. Больше обратиться не к кому.
— Что-то мне совсем не нравится твоё настроение, приятель. Выкладывай, что случилось.
— …глупый баран…
— Дальше. — требовательно произнёс я.
Генри вздрогнул и зажмурился, словно ожидал удара с моей стороны. Он выглядел таким жалким, что я невольно сбавил тон:
— Успокойся, Генри, что случилось?
— Арман… Я его очень боюсь, Берхард. Когда он смотрит на меня… таким взглядом… я… я не могу ему соврать. Совсем не могу… У него глаза такие колючие, прямо внутрь меня…
— Что случилось?, — ещё раз повторил я спокойным голосом.
Генри помолчал немного, а потом разом высказался:
— Арман знает, что заключённые носят в карцер мешочки с землёй. Это произошло случайно. Мне когда-то тоже выдали такой мешочек. Я через несколько дней отдал его Хейко, тому парню, с которым ты меня познакомил, помнишь? А сегодня Арман вдруг спросил, где мой мешочек с землёй. Я не подумал, и сказал, что отдал людям, которые знают, что с ним делать. И тогда Арман посмотрел на меня такими глазами… Ты не представляешь, Берхард, какое у него бывает страшное лицо…
