чтобы расширить свои знания. Но в этих
стенах трудно найти человека, чей образ мыслей отличался бы от того, что мне уже известно".
"И какое место в твоих планах занимаю я? Мне сложно представить себя в роли проповедника".
"Ты, в отличие от меня можешь разговаривать с людьми и быть ими понятым. Плохо, что ты не обладаешь таким же сильным голосом, как у Фридхелма, но это поправимо".
"Я должен пойти к его сиятельству и попросить, чтобы он взял меня в ученики. — Мысленно усмехнулся Ладвиг. — Правильно?".
"Нет. Это будет трудно осуществить. — Не понял шутки Напарник. — Даже в случае успеха, ты не получишь необходимого навыка. Вместо тебя буду говорить я, а ты — всего лишь переводить мои мысли на доступный людям язык".
"Перевод зрительных образов в человеческую речь сделает громоздкой и расплывчатой любую идею". — Засомневался сержант. — Ничего хорошего из этого не выйдет. Людям не нравятся те, кто слишком многословен и не способен коротко и понятно изложить свою мысль".
"Дело не только в этом. Тебе будет сложно справиться с переводом. Начнут возникать неуместные паузы. Мне не нужно, чтобы они портили общее впечатление от речи".
"Значит, твоё предложение неосуществимо?".
"Выход есть. Я могу управлять тобой. Твоими губами и языком, как своими собственными, если бы они у меня были. Я изучил особенности работы человеческих органов, которые издают звуки. Если немного попрактиковаться, я смог бы добиться того, что твой голос зазвучал бы не хуже, чем голос Фридхелма".
Ладвиг представил себя деревянной куклой, которую дёргают за ниточки, заставляя двигать руками и ногами. Образ вызвал у него отвращение, и это чувство сержант не стал скрывать от Напарника.
"Я мог бы и не рассказывать о своих планах. Просто воспользовался бы тобой в собственных целях, а ты никогда не узнал бы об этом. Но я слишком уважаю тебя, чтобы так поступать со своим напарником. Отношения должны быть основаны на доверии. Не желаю тебе вреда и надеюсь, что будешь добровольно помогать. Обдумай это предложение. Не тороплю тебя с ответом".
— После такого заявления мне уже не хочется смеяться. — Ладвиг произнёс это шёпотом, чтобы не привлекать внимания охраников. — Я начинаю думать, что егермайстер был прав относительно моего Напарника. Хорошо, что он пока не научился различать человеческую речь, да и то полной уверенности у меня нет. Если демон пока не подтвердил такое умение, то это не означает, что дела обстоят именно так.
Привыкнув изъясняться при помощи зрительных образов, сержант опасался того, что демон с лёгкостью прочитает его мысли. Нужно было срочно найти способ, хоть как-то обдумать создавшуюся ситуацию, не раскрывая своих планов перед Напарником. В памяти Ладвига всплыл эпизод из его детства, когда, взобравшись на забор, он наблюдал, как учится грамоте сын одного из зажиточных селян. Специально нанятый преподаватель суетился вокруг лениво восседавшего в плетёном кресле ученика. Откормленный розовощёкий отрок без особого интереса взирал на чернёную доску, на которой учитель старательно выводил мелом цифры и слова. Витиеватые белые буквы на тёмном фоне смотрелись, как кучка жирных червяков на свежевскопанной грядке.
Воспоминание помогло сержанту оформить свои мысли в виде строчек рукописного текста, нанесённых на громадную школьную доску. Представив, что в руке у него мел, Ладвиг стал записывать то, о чём сейчас думал:
"Я даже не знаю, что мне сейчас делать. Возможен ли в моём положении отказ? Не знаю. Напарник действительно стал опасен. И не столько для меня, сколько для других людей. Как далеко простираются его планы? Что может натворить дорвавшийся до власти над людьми демон? Подчинит себе Энгельбрук? Всё герцогство? Или, даже оба герцогства вместе взятые? Он не похож на хвастуна, и это страшнее всего. Поставил перед собой цель и теперь планомерно к ней движется. Демон прекрасно разбирается в сильных и слабых сторонах людей. Не знаю, какой из него выйдет оратор, но умением убеждать он обладает. Хуже всего то, что мне до конца не известны его намерения. Какие идеи Напарник хочет донести до человечества? Не заметил я в нём стремления искренне помогать людям. Мы для демона что-то вроде игрушек, с которыми интересно забавляться".
Излагать свои мысли подобным способом было непросто. Ещё сложнее, оказалось, удерживать в голове весь этот рукописный текст целиком и ни в коем случае не сбиваться на образное мышление, ставшее таким привычным за последние несколько дней. Стараясь упорядочить возникшую в голове мешанину, Ладвиг вновь стал произносить слова голосом и в который раз убедился в том, насколько примитивна человеческая речь. Всего лишь, несколькими образами можно было легко и быстро выразить всё то, что он мучительно пытался передать при помощи слов. Не желая признавать поражение в заочном соперничестве с демоном, человек с усилием нажал на воображаемый мел, выводя на воображаемой доске очередную фразу:
"ЕГО НУЖНО ОСТАНОВИТЬ. Эти слова следует написать заглавными буквами и выделить подчёркиванием. Вопрос в том — как это сделать? Разберёмся для начала с тем, что я могу предпринять. Как ни прискорбно это признать — ни-че-го. Даже рассказать никому не получится. Мне просто не поверят, а Напарнику тут же станет известно, что я его предал. С другой стороны, неизвестно, как он себя поведёт, если откажусь помогать. Мне стоило послушать Манфреда. Сейчас поздно об этом думать. Слишком поздно…".
