Афина Тьюри прервалась, чтобы глотнуть вина.
— Ты красивый, поэтому заслуживаешь всего самого лучшего. Я купила душу мертвого винодела для тебя, — она улыбнулась самодовольно и хищно, в этой женщине было что-то жуткое, в ее формулировках, в ее точеных пальцах, играющих с ножкой бокала; Малколм побаивался её, и в то же время она его неодолимо притягивала, привлекала — где уж ровесницам с их плоскими шутками, пустым бахвальством и дурацкими плюшевыми медведями!
А руки… Что за руки! У девчонок не бывает таких рук, уверенных и точных в каждом движении, с суховатой изящно увядающей кожей на тыльной стороне кисти — возраст женщины всегда выдают руки, причины их старения не гормональные, никакими препаратами нельзя стереть с рук следы переделанных дел, да и, пожалуй, и не нужно. Руки — это летопись жизни, и на кисти Афины Тьюри можно было смотреть бесконечно, читая по ним, упиваясь ими…
Выдержанное вино преобразило окружающим мир, наполнив его сочными красками и удивительными образами. Малколму казалось, будто никогда прежде ему не было лучше, чем теперь, будто он впервые в жизни по-настоящему влюблен и очень счастлив.
Заказав оркестру невероятно красивую медленную мелодию, Афина вывела его в центр зала. Почти все, кто был там, смотрели на них, и, скорее всего, восхищались.
Наверное, даже стоящая у стены строгая девушка в черном костюме отвлеклась от своего напряженного наблюдения, всего на миг, только чтобы подумать, как великолепно эти двое смотрятся вместе — осанистая царственная Афина и хрупкий нежный как лилия Малколм…
Он опомнился в роскошной постели люкса на предпоследнем этаже отеля «Эльсоль». Разворошенное белоснежное белье вздымалось вокруг него словно облака, это напоминало пробуждение на седьмых небесах. Малколм был один, в полусумрачном номере стояла тишина, не чувствовалось совершенно никакого движения, только неугомонно сновал туда-сюда маятник больших часов из красного дерева, да слегка шевелились задернутые шторы, когда пробегали по складкам их, как по клавишам, невидимые пальцы сквозняка.
Случившееся вызвало у Малколма лишь легкое недоумение. Он не ожидал, что Афина возьмет всё так просто, как нечто принадлежащее ей по праву, но и горьковатого послевкусия не ощущалось — надеяться на какую-то глубину в этой истории было бы, пожалуй, слишком глупо.
Потянувшись, он слегка привстал — нежное плечико выплыло из облачного вороха одеял словно луна — и взглянул на часы. О, Пречистый и Всеблагая! Они показывали пятнадцать минут одиннадцатого!
Малколм вскочил, отшвырнув невесомые будто пух ткани, и как был, в самом прекрасном из своих одеяний, подбежал к дверям.
Ему немедленно нужно возвращаться в Норд, ведь общежитие совсем скоро закроется! Юношу охватила паника: отель «Эльсоль» так далеко, ехать почти через весь Атлантсбург, а времени всего три четверти часа… Что делать? Позвонить портье? Вызвать такси? Где Афина?
— Ну куда же ты в таком виде? — раздался из полумрака спокойный и чуть насмешливый голос, — хочешь, чтобы в коридоре все попадали в обморок?
Возле дверей стояла строгая девушка в черном костюме. Она протянула ему одежду, которую, вероятно, заботливо подобрала до этого с пола.
— У меня… у меня очень мало времени, — горестно прошептал Малколм.
— Вот и одевайся скорее, я отвезу тебя, возможно, мы еще успеем.
Юноша был так потрясен происходящим, что ничего не спрашивал. Натянув на себя одежду, он совершенно безучастно, как сомнамбула, последовал за девушкой по коридору к лифтам, затем дальше вниз, по каменной лестнице, потрясающе освещенной рядами маленьких круглых светильников, размещенных по краям ступеней. От него уже ничего не зависело, и он вверил свою судьбу не по годам суровой охраннице Афины Тьюри так, как привык вверять её женщинам. Она усадила его в знакомый уже черный автомобиль.
Малколм сильно волновался, он поминутно выглядывал из-за спинки кресла, чтобы украдкой взглянуть по на спидометр.
— Лучше расслабься и смотри в окно, — получил он иронично-доброжелательный совет, — там иногда можно увидеть что-нибудь хорошее, а от того, что ты вертишься, как уж на сковородке, машина быстрее не поедет, в этот час обычно движение здесь плотное…
Малколм, так уж он был устроен, послушно прильнул к стеклу; он привык не рассуждая выполнять всё, что ему говорили женщины — один раз осознав, что им это нравится, командовать, ощущать свою власть, этот юноша делал всё, чтобы им угодить… И потому число его поклонниц росло с каждым днём…
Атлантсбург пышно украсили к Дню Освобождения Женщин — главному государственному празднику в Новой Атлантиде — всюду развешены были светящиеся гирлянды, от бегающих огоньков рябило в глазах. Эта бешеная симфония электричества, которую, вероятно, обеспечивала целая атомная станция, не могла не завораживать своей кичливой роскошью, своим совершенно бессмысленным бесконечным бегом по кругу: чем-то озабоченные люди спешили по тротуару мимо, они привыкли, им совершенно не было дела, смотрел только Малколм, да и тот мимоходом, из окна автомобиля — он никогда ещё не видел ночных огней Мегаполиса.
— Ах ты, чёрт, — сказала девушка-водитель, — кажется, у нас кто-то на хвосте!
