– Во-во, я и почуял, палёным пахнет, американец дак…
Бригадир, о чём-то подумав, вдруг озарённо хлопнул себя по лбу:
– Я чо думаю, Мартемьян Иваныч, а не устроить ли нам деревенский бунт?..
– Бунт?! – конюх испуганно выпучил глаза, разинул рот в диве, но потом форсисто подбоченился, выгнул петушиную грудь и, горделиво откинув голову, глянул в сторону Америки грозным оком. – Эт мы могём!.. Эт мы махом…
– Для почина скинем-ко мы, дед, поганую вывеску… – Бригадир содрал со штакетника «Алена Даллеса» и велел деду заховать подальше, чтоб Варнак не надыбал.
– Припря-ачу, ни одна собака не учухает.
– Но куда черти «Муромца» заховали?
– Не переживай, Ильюша, счас и «Муромец» будет. Я же, паря, вынюхал, куда ее сунули. Присидатель с Конским Врачом орудовали…
– Ну ты, дед, цэрэу[172] ходячее.
– Слава богу, не лежачее… цэрэу?.. Бери повыше – гру[173]…
Бригадир поморщился:
– Ладно, дед, хва языком трепать, тащи-ко вывеску.
Конюх, ухватив «Алена Даллеса», не по летам прытко посеменил в конторский двор, примыкающий к бараку с тыльной стороны. На отшибе двора, заросшего колючим пыреем и лиловым чертополохом, чернел сколоченный из горбыля ветхий сарай, примыкающий к дровянику. Вернулся дед Бухтин с вывеской, где на крашеном листовом железе матёрыми буквищами было начертано: «Скотоводческий колхоз имени Ильи Муромца».
– Эх, по мне дак имени бы Сталина, – вздохнул бригадир.
– Оно бы, Ильюша, и ладно… Да лучше гусей не дразнить. Пока… Дак, опять же, нам, деревенским, Илья Муромец поближе будет – из крестьян же; это уж потом, паря, – казачий атаман… А упокоился в пещере Киево-Печерской, в святом чине ангельском…
– Это ишо чо за чин?.. Не слыхал, паря…
– Монашеский…
– А-а-а… – Бригадир удивлённо и почтительно глянул на деда Бухтина. – Ишь ты, вон оно чо… И откуль прознал? Вот те и дед Бухтин…
Конюх с лукавой скромностью потупил глаза:
– Книжечки почитывам… Ты же, паря, в клубе Есенина читал, и мы почитывам…
– Ладно, книгочей, тащи молоток и гвозди, старое имя приколотим…
– Айн момент, Ильюша, будут гвозди, будет молоток.
Конюх опять завернул за угол и притащил из сарая молоток и гвозди.
– Так присобачим, хрен оторвут… – посулился бригадир, поигрывая молотком. – Подержи-ко, дед…
Конюх покрестился на Илью Муромца – преподобный же:
– Ну, святый отче Илия, моли Бога о нас, грешных…
Когда приколотили к штакетнику новую вывеску, довольно оглядели дело рук своих, и конюх опять перекрестился:
– Господи, благослови… Может, Ильюша, и наладится жизнь; может, и заживём по-божески, по-русски…
А тем временем козел Борька подсматривал из-за угла и осудительно мотал рогами:
– От две чумы красно-коричневы…
Коза Ада брезгливо поморщилась:
– У лохов фишку клинит…
А мужики, налюбовавшись на «Илью Муромца», чинно уселись на лавку подле палисада, и бригадир, развернув гармонь, заиграл, запел:
Конюх озорно похлопал по груди, по бокам, вроде приплясывая сидя, а потом ворчливо укорил бригадира:
– Вот ты, Ильюша, меня попрекашь, дескать, я байки заливаю, когда пошла такая жись, хоть помирай ложись… А и сам, вижу, с гармошкой не
