М. У. Да ну, столько сил на это тратить — вот еще! Оно того стоит?.. А впрочем, может, и стоит…
Ф. Б. По поводу диктатора… Приятно ведь, когда все вокруг интересуются твоим мнением? Это совсем не то, что быть писателем.
М. У. Ну, в общем, да, приятно. Надо иметь достаточно самомнения, и мне его хватает. Подготовка к съемкам — тут все в порядке. Что муторно — это написание сценария и монтаж.
Ф. Б. А промоушен? Тебе ведь это в лом, и мы выяснили почему.
М. У. Осталось выяснить, не зря ли ты сам отказался снимать. На мой взгляд, надо было соглашаться. Тем более Франция единственная страна, где это возможно.
Ф. Б. Ты имеешь в виду помощь писателям?
М. У. Нет, я имею в виду традицию, когда писатели снимают кино.
Ф. Б. Кто у нас был? Паньоль[243], Кокто…
М. У. Да все, по сути. Я, кстати, много чего почерпнул из твоей статьи в журнале «Лир». Про Саган я не знал, например.
Ф. Б. И Ромен Гари.
М. У. Про Гари я тоже не знал. Это все же интересный опыт.
Ф. Б. Безусловно, но это противоположно писательству. Писать — это создавать нечто, что породит в мозгу читателя образы. А режиссер должен снимать, монтировать, склеивать картинки из расчета 24 кадра в секунду. Это абсолютно противоположно тому, что делает писатель. Воспользуюсь сменой темы, чтобы водворить гениталии на место.
М. У. Да, водвори уже.
Ф. Б. Скажи, на съемочной площадке у тебя было свое кресло с надписью «Уэльбек»?
М. У. Не было.
Ф. Б. А у тебя ни разу не было ощущения, что ты делаешь нечто противоположное тому, что делаешь обычно как писатель?
М. У. Не припомню, не было. Зато приходилось иметь дело с персонажами. Персонажи — в книге — очень независимы.
Ф. Б. Это точно. Как и актеры.
М. У. Когда снимаешь фильм, актеры все же слушаются, хотя в некотором смысле задают тон. А когда пишешь книгу, ты персонаж сначала придумываешь, потом помещаешь его в реальный контекст, а дальше ты уже не хозяин. В фильме же самое сложное — это кастинг, подбор актеров, которые потом создают определенный колорит. Этого ты возьмешь или того — далеко не одно и то же, потому что каждый привносит свою тональность…
Ф. Б. Ты хочешь сказать, что в действительности писатель не так свободен, как принято считать. И что режиссер, подбирая актеров, действует приблизительно так же, как писатель со своими персонажами.
М. У. Да, в какой-то момент это похоже. Настоящий писатель обладает определенной свободой. До тех пор, пока не введены персонажи. Что объединяет писателя и режиссера, так это именно персонажи, притом что технически все происходит по-разному. Так или иначе, речь идет либо о живых людях, либо о вымышленных. Ты вообще помнишь, что в книгах бывают персонажи?
Ф. Б. А то!
М. У. И киногероев тоже помнишь. Интересно было бы снять об этом фильм, потому что это два разных подхода к одной проблеме.
Ф. Б. И теперь тебе хочется засесть за новый роман?
М. У. Да, снова хочется писать. Люди осточертели… Не терпится побыть в одиночестве.
Ф. Б. Когда стало известно, что Мишель Уэльбек собирается снимать кино, никто не мог себе представить, как это он будет управляться с командой в пятьдесят человек.
М. У. Как нечего делать.
Ф. Б. Им легче вообразить тебя в ирландской глуши.
М. У. Люди не знают, но надо, чтобы им это говорили: я очень милый человек.
Ф. Б. Да, это правда.
М. У. Так что для меня не составило труда руководить пятьюдесятью, все были вполне себе довольны. Помню, ко мне подошла монтажница и говорит: съемки прошли на редкость спокойно. Так что нет, все было о’кей.
Ф. Б. И тебе не приходилось орать дурным голосом, как это делал Морис Пиала[244]? Не приходилось изображать муки творчества режиссера?
М. У. Это не в моем духе. Иногда у меня бывает удрученный вид — этого вполне довольно.
Ф. Б. А как тебе удается говорить «нет», если человек два месяца делал декорации, а тебе они не подходят?
