Ф. Б. Ага! Но важно не слишком это афишировать, это должно оставаться тайной. Какой туалетной водой вы пользуетесь?
Ж. д’О. …
Ф. Б. Жан, вы — секс-символ! Девушки по вас с ума сходят. Мне нужно знать, каким ароматом душится Жан д’Ормессон.
Ж. д’О. У меня была когда-то туалетная вода, которая называлась «О де Ланвен». Потом эта вода исчезла, но Бернар Ланвен продолжал производить ее для меня и еще для нескольких человек, например для Филиппины де Ротшильд. Так продолжалось десять лет.
Ф. Б. Есть ли на свете места, где вы никогда не бывали и куда мечтали бы поехать?
Ж. д’О. Южная Африка.
Ф. Б. Вы там ни разу не были?
Ж. д’О. Нет, из-за апартеида. Сначала я был против апартеида, а потом работал в ЮНЕСКО и опять не мог.
Ф. Б. А сейчас?
Ж. д’О. Сейчас, по-моему, не лучше.
Ф. Б. Кейптаун великолепен, Йоханнесбург хуже. Туда надо ехать зимой, в декабре. Ну вот, кажется, мы все обговорили. А, вот еще: надо обсудить вашу знаменитую лестницу. Вы говорите, что единственное воспоминание, которое вы унесете с собой, — это бело-голубая лестница в Апулии.
Ж. д’О. Это не пустые слова, это правда.
Ф. Б. В конце вашей последней книги читаю: «Я влюбился в воду, в свет, в солнце, в летние утра, порты, тихие вечера посреди холмов и еще в кучу всяких мелочей, ни для кого не представляющих интереса, — как, например, та круглая олива в бухте Фетхие, которую я не могу забыть». Где это?
Ж. д’О. Фетхие? Это в Турции, между Анталией и Бодрумом. Там дивная бухта и совершенно круглая олива.
Ф. Б. Ага, между Анталией и Бодрумом. Это такой турецкий Сен-Тропе?
Ж. д’О. Нет, это совсем дикое место.
Ф. Б. Теперь уже не дикое.
Ж. д’О. Анталия действительно совсем уже не дикая. Но Фетхие — это другой залив. А бело-синяя лестница, она в Апулии. Не помню точно, в Остуни или в Виллафранке.
Ф. Б. Значит, я ошибся. Я думал, это в Триказе-Порто. Крошечная деревушка на берегу моря.
Ж. д’О. Это рядом. Вы знаете Апулию?
Ф. Б. Да, я был там этим летом.
Ж. д’О. Замечательно!
Ф. Б. Там действительно очень красиво, одно из самых красивых мест на земле.
Ж. д’О. Триказе, я прекрасно помню это местечко.
Ф. Б. Это маленький порт с ресторанчиками у воды, и повсюду бело-синие лестницы.
Ж. д’О. Да, они в том же духе.
Ф. Б. Последний вопрос. Потому что пора закругляться, уже шесть часов.
Ж. д’О. Я не спешу. Благодаря тебе я никуда не спешу. Хочешь еще виски?
Ф. Б. С удовольствием.
Ж. д’О. Воды подлить?
Ф. Б. Нет, лучше немного льда. Очень мило с вашей стороны.
Ж. д’О. Ты был настолько пунктуален, что у меня в запасе еще полчаса. Совместить все это с обедом было бы совершенно невозможно. У меня впереди кошмарные две недели.
Ф. Б. А зачем, собственно, нужны все эти презентации? Многие писатели обходятся без них.
Ж. д’О. Я восхищаюсь Леклезио и Модиано, которые обходятся без них.
Ф. Б. Ну, не то чтобы они совсем обходились. Они проводят одну-две встречи, но прицельно.
Ж. д’О. Вот этого я как раз и не умею. Я делаю то, что говорит мой издатель.
Ф. Б. Ваш издатель наверняка велит вам ездить с выступлениями. Вас это не напрягает?
Ж. д’О. Люди думают, будто я люблю выступать по телевизору, что весьма далеко от истины. Но если я уже перед камерой, не сидеть же мне истуканом. Все окружающие со мной так невозможно любезны.
Ф. Б. В этом-то и опасность: они настолько любезны, что можно жизнь положить на все эти выступления и презентации собственных книг. Кундера вон никуда не ездит, но это не мешает ему быть великим писателем.
Ж. д’О. Да, я очень люблю Кундеру. Но чего я не понимаю, почему Бернар-Анри и Уэльбек утверждают, что их преследуют. Разве их
