Они жили и работали, выстраивая линию мировой истории вполне определенным образом.
Европа кипела. Германская империя с Кайзером Вильгельмом II во главе, недовольная разделом колоний между Англией и Францией, активно наращивала мускулы. Уже решительный Бюлов сменил на посту канцлера более умеренного Гогенлоэ и протолкнул в рейхстаге морскую программу, призванную вывести германский флот вровень с самым мощным флотом того времени – британским. Англичане этому не обрадовались, но в Тройственном союзе с Австро-Венгрией и Италией, созданном ещё в 1882 году, Германия всё увереннее занимала лидирующие позиции.
Всё это резонировало в Европе: военный союз России и Франции от 1893 года действовал, Англия вела активную политику и в Европе, и на Ближнем Востоке. Не за горами трогательное единение англичан с французами, которое назовут красивым французским словом «Антанта». Трещала по швам Османская империя, а рядом тёрлись те же англичане, недавно освобождённые Румыния, Болгария, Сербия. И все с амбициями!..
На Дальнем Востоке интриги китайской императрицы Цысе уже привели к вторжению международного экспедиционного корпуса. В августе был разгромлен Пекин, показывая всему миру силу – в том числе – и германского оружия, а также крепость немецкого боевого духа. А внутри страны, на фоне разыгравшегося экономического кризиса, рождались и крепли монополии: сталелитейный концерн Круппа, Рейнско-Вестфальский угольный синдикат, разрастались АЭГ и Сименс.
Нет, экономические интересы просто так не отбросишь, а политика есть продолжение экономики. Что б там ни говорил особый агент о мире, в котором живёт он, исходя из целесообразности и следуя естественному ходу вещей, ход этот вполне определённо может привести к войне и в этот раз. Как и много лет назад. И что ж ему, Сосновцеву, идти на фронт, когда час пробьёт?
Но поделиться своими мыслями Андрею было не с кем. Попробовал с фрау Гроссбауэр, но в ответ услышал:
– Что вы, господин Соснофцефф! Российская и Германская империи находятся в состоянии искренней дружбы! Здесь много немцев, и я со многими знакома, уверяю вас – никто не помышляет о войне с Россией!
Да, пока не помышляют. Посмотрим, как лет через пять-семь дело повернётся. Хорошо хоть, до четырнадцатого года далеко, вздыхал про себя Андрей.
– …Андрей Павлович! Вы меня совсем не слушаете, уважаемый! Замечтались? Уж не влюбились ли часом? – Круглые глаза Селивёрстова на вытянутом лице с залихватски загнутыми кверху усами и в обрамлении пушистых бакенбард смотрели прямо на него.
– Прошу прощения, любезный Никодим Митрофанович, действительно задумался. Так вот, крылья эти обязательно полетят. А ещё – вот интересная мысль. К крыльям – назовём их… ну, к примеру, «орланом», тот тоже парит, высматривая добычу, – можно приделать пропеллер. Только вот двигатель нужен очень лёгкий, типа как от мотоцикла…
– Ну, это вы батенька хватили! – рассмеялся господин штабс-капитан. – Ладно – планировать, но летать на такой вот конструкции с пропеллером?!
Честно говоря, армейская бытность Селивёрстова давно канула в Лету. Служил он в инженерных войсках, но бросил службу лет этак десять назад. Дядюшка Никодима Митрофановича имел не баснословное, но значительное состояние, и когда почтенный родственник почил, выяснилось, что он заблаговременно успел вписать любимого племянника в завещание. Тот мигом подал в отставку и с тех пор жил, ни в чём себе не отказывая.
Натуру бывший штабс-капитан имел непоседливую и слегка авантюрную. Если понимать слово «авантюра» в хорошем, первозданном его значении. То есть, как приключение. Он совершенно не был приспособлен к тихой, домашней жизни и постоянно что-то придумывал. Аглицкий бокс, коим занимался с превеликим усердием, фехтование, верховая езда, стрельба из лука и ружья.
Все перечисленные умения Селивёрстов считал обязательными свойствами настоящего мужчины и тренировал как обязательную программу. Может быть поэтому, несмотря на отставку, для Андрея он оставался офицером. Хоть и сквозила шутливая нотка в его обращении «господин штабс-капитан», или на немецкий манер «герр гауптман», – всё-таки офицером.
Было время, Селивёрстов увлекался бегами, но быстро понял, что волнует его азарт иного рода. Не денежный, карточно-рулеточный, а тот, что заставляет кипеть от адреналина кровь в жилах. В мире Сосновского таких называли экстремалами. В тутошней России подобных личностей тоже хватало. По-видимому, они встречаются во все времена и под любыми широтами.
Андрею нравилось это качество штабс-капитана. С ним было легко, весело и непредсказуемо.
В день, когда фрау Гроссбауэр объявила, что Пётр Афанасьевич подыскал ему, Андрею, недорогое, но приличное жильё, а также устроил его учителем черчения в Мальцевское ремесленное училище (с вполне приличным окладом, между прочим!), Сосновцев внутренне возликовал. Кончился этап нудного ученичества. Теперь можно с головой окунуться в новую, неизведанную жизнь! Да и надоели, если честно, зыркающие взгляды Афанасия и вечный менторский тон фрау. Ясно же, что он под опёкой! Но теперь…
А тут ещё приятная неожиданность. На второй день после заселения в Зелёном переулке, Андрей вышел за газетами. И нос к носу столкнулся с Селивёрстовым. Это был единственный знакомый ему в чужом городе человек. Более того, человек принявший участие в его судьбе. И Сосновцев испытал к нему искреннее дружеское чувство.
– Никодим Митрофанович, какими судьбами?! – заорал он чуть не на всю улицу, улыбаясь до ушей.
– Андрей Павлович, вот так встреча! – казалось, отставник удивлён не менее, но вёл себя более сдержанно. – Я, собственно, здесь живу, – он указал
