злаковые, ящеров. Делать что-то полезное для людей. Тоже вместе. А не для того, чтобы родить детей и умереть на войне. А детям оставить своего дракона, чтобы те летали на нем и убивали других.
— Ты просто ничего не понимаешь, потому что женщина. Все женщины бывают глуповаты время от времени, это нормально. Так говорил наш отец, и так говорит Люк. А Люк всегда знает, что говорит.
— Не сомневаюсь, — хмыкнула Мэши и встряхнула подсохшую куртку.
Накинула ее на плечи, глянула в небо и заметила:
— Есть хочется. А костер я разводить не умею.
— Зато я умею. Что тут сложного? Поймаю сейчас длика и запечем его на углях. Не очень сытно, потому что у него больше панциря, чем мяса, но всё еда. Я щас, мигом.
И Жак понесся вниз, к реке. Мэши кинулась за ним:
— Куда тебя несет, дурень?
Не хватало еще, чтобы Жак свалился в реку и достался какой-нибудь бенуме на обед. Ведь как раз приближалось время обеда, и Светило припекало аккурат над самой макушкой.
— Да не трусь, ща будет тебе жратва, вот увидишь. Это не у вас в Городах, где небось сидите и ждете, пока мамка еду в тарелочку насыплет. А у нас каждый Всадник умеет о себе позаботиться.
Жак добрался до берега, остановился у гладких валунов и поднял руку со словами:
— Придержи своего леку, а то распугает всю живность.
Мэши поморщилась, но все же велела:
— Стой, Лек-Ши. Стой тут.
Сама тихонько подобралась к Жаку и всмотрелась в прозрачные воды. Шевелились длинные ветки речных растений, под ними хорошо просматривались гладкие камни, над которыми время от времени проплывали небольшие яркие рыбки.
— Рыба тоже хороша, говорят. Но я не умею ее ловить, и наши тоже не пробовали. А вот длика только ленивый не поймает. Правда, если он вцепится в тебя, мало не покажется. Знаешь, какие у него клешни? Это тебе не рыбка.
Жак наклонился совсем низко, высматривая что-то, что мог видеть только он.
— А вдруг длик тебя цапнет? — спросила Мэши.
— Не цапнет, — совсем тихо, себе под нос пробубнил Жак, запустил руку в воду, быстро перевернул валун и, схватив что-то, вытащил из воды.
Перед лицом Мэши оказался голубоватый панцирь с ладонь размером и восемь членистых ног, беспомощно перебирающих в воздухе. Это и был длик, небольшой еще совсем, скорее детеныш. Глаза его, выдвигающиеся из-под панциря на длинных усиках, беспомощно и возмущенно щурились на солнце, лапы болтались, две большущие клешни норовили ухватить врага, только вот, видимо, на воздухе длик видел совсем плохо и потому не понимал — кого надобно хватать.
— Вот она, еда, — гордо сказал Жак и потряс дликом, стряхивая с него воду.
2
С огнем Жак тоже управился проворно и ловко. Натаскал веток и сучьев, сложил прямо на земле, окружил небольшими камушками и, соединив ладони перед лицом, поклонился. Пробормотал что-то о прощении и милости Настоящей Земли. Потом достал из кармана черные блестящие камни, легонькие и гладенькие, и потер ими над сухой корой. Та нехотя задымилась, а вскоре края ее вспыхнули еле заметными огонечками, и Жак победно посмотрел на Мэши.
— Вот так. Ща поедим, а там и Люк прилетит. И вернемся мы домой. Я уже очень хочу домой, к маме.
Про маму Жак сказал легко, между делом, но Мэши вдруг почудилась в этих словах детская пронзительная тоска по дому.
— И как только мама пускает вас в полеты? — Она покачала головой.
— Мамка бы не пускала. Но все теперь решает Люк, он старший мужчина в семье. Иначе бы у нас забрали отцовского дракона, и тогда машина в роду осталась бы только одна. А на одной машине семью тяжело прокормить. Тем более что Люк надумал жену в дом привести, а значит, и свои дети будут. Попробуй прокорми всех.
— А что вы обычно едите?
— Что едим? — переспросил Жак, подсовывая в разгорающийся костер новые ветки. — Еду едим, как и все люди. У нас мьёки есть, они дают молоко — белый сок. И мясо, и шерсть, и шкуры тоже дают. Ящеры еще есть. Мяса у нас много, его и едим. Но если есть только мясо, то совсем точно заболеешь, у
