наших глазах.
«Моя маленькая Джуни, — сказала Келли. — Бедные ее глазки».
У Холли была еще одна плохая новость. Стараясь снизить кислотность газов крови Джунипер, врач назначил ей капельницу с гидрокарбонатом натрия. Однако игла капельницы повредила вену, и бикарбонат стал поступать в ткани руки.
Медсестры быстро обнаружили инфильтрацию, но к тому моменту бикарбонат успел разъесть участок ткани размером с десятицентовую монету. Для такой крошечной ручки повреждение было просто огромным.
Если Джунипер выживет, нам придется обратиться за помощью к детскому пластическому хирургу.
Холли сказала, что она ни разу не видела подобной инфильтрации.
«За шестнадцать лет я впервые с этим сталкиваюсь, — сказала она. — Бикарбонат — опасная штука».
Обычно работники отделения интенсивной терапии не одобряли нахождение родителей рядом с ребенком в ночное время. Однако в ту ночь дело обстояло совсем иначе. Я подкатил Келли кресло, а она рухнула в него и зарыдала. Я нашел одеяло, чтобы набросить его ей на плечи. Затем я сел рядом с ней и стал смотреть в темноту инкубатора, слушая неистовый гул дыхательного аппарата. Сигналы тревоги раздавались со всех концов отделения. Я не мог не заметить, что другие медсестры даже не смотрели в нашем направлении, хотя раньше они ухаживали за Джунипер и, очевидно, волновались за нее.
Их лица были напряжены: я хорошо знал, о чем это говорило.
Келли: вы не имеете права жаловаться, когда за жизнь вашего ребенка борются десятки человек
Утром пришла доктор Шакил. Она сказала нам, что операция — это, возможно, единственный выход. Что бы там ни было, улучшений не наблюдалось, а инфекция, давление и другие факторы выводили из строя остальные системы организма Джунипер. Доктор Шакил поговорила с хирургом, которая настаивала на том, что операцию проводить не нужно, ведь ребенок настолько мал. Операция — это гораздо сложнее, чем простая установка катетеров. Хирургу, доктору Бет Уолфорд, пришлось бы вскрыть Джунипер живот, найти внутри отмершие или перфорированные участки кишечника, удалить их и сделать все возможное.
Доктор Уолфорд сказала нам, что она никогда раньше не проводила операции таким младенцам. Врачам пришлось бы стабилизировать ее состояние, чтобы ее можно было подключить к обычному дыхательному аппарату, то есть исключить вибрацию тела ребенка. Кроме того, ее необходимо было перевезти в операционную, и одно лишь это перемещение могло стоить ей жизни. Кожа Джунипер была настолько нежной, что, даже если бы хирургу удалось провести операцию, не факт, что ей удалось бы наложить швы. Врач хотела удостовериться в том, что мы все понимаем.
— Скольких таких младенцев вы прооперировали? — спросила я.
Доктор Уолфорд смело ответила, смотря нам прямо в глаза.
— Двоих весом около килограмма, — ответила она.
Вес Джунипер был чуть ли не в два раза меньше.
— Сколько из них выжило?
Она на секунду замолчала.
— Один.
Доктор Шакил обдумывала варианты все утро.
Она знала, что операция — это огромный риск и последняя надежда.
Хирургическое вмешательство практически наверняка убило бы нашу дочь. Но что еще можно было предпринять? Джунипер умрет в любом случае. Она хотела знать наше мнение.
Мы не знали, что сказать.
Нам опять отчаянно требовался наставник в лице врача, которому мы сможем довериться.
Ответов на наши вопросы не было ни в учебниках, ни в результатах исследований.
Позднее доктор Шакил призналась мне, что она мысленно спорила сама с собой на протяжении часа.
Принятие сложнейших решений было частью ее работы. Она принимала оптимальное решение из возможных и после никогда себя не корила. Она
