Сначала Джунипер пила из бутылочки пятнадцать миллилитров молока, затем тридцать, а затем и все шестьдесят. Постепенно у нее прекратились эпизоды апноэ. Окулист сказал, что по необъяснимой причине ее сетчатка восстановилась и теперь глаза развивались нормально. Состояние Джуни значительно улучшилось, близилась операция.
«Это чудо, — сказал врач. — Поблагодарите своих медсестер».
Я села с Джунипер во вращающееся кресло в углу палаты и крепко прижала ее к груди. Затем я начала вращаться максимально быстро по часовой стрелке и против нее — я читала, что это полезно для развития вестибулярного аппарата. Как бы то ни было, ей, похоже, это нравилось. Затем я положила ее на живот напротив зеркала — она силилась посмотреть в него. Тем самым укрепляла мышцы шеи. Я показывала ей черно-белые карточки с силуэтами животных, чтобы она не скучала.
«Время учебы, Джуни?» — говорила Трейси. Меня восхищал каждый маленький шажок. Она тянулась к танцующим африканским животным на мобиле. Она плакала, когда я ночью укладывала ее в кроватку.
День выписки был совсем близко. Она снова питалась нормальным молоком. От нее требовалось лишь вести себя как нормальный ребенок в течение сорока восьми часов — тогда Джуни могла отправиться домой. Мы с Томом пошли на обязательные занятия по сердечно-легочной реанимации, где практиковались на надувных младенцах. Я часами ходила по детским магазинам, выбирая водоотталкивающие пеленки для кроватки и крем под подгузник. В приступе паники я заказала домашний монитор, который издавал бы тревожный сигнал, если вдруг она перестанет дышать во сне. Полку над пеленальным столиком я заставила подгузниками Pampers размера 0. Закрепив монитор над детской кроваткой, я прикатила ее в нашу спальню и поставила у кровати со своей стороны, чтобы дотянуться в любой момент.
Я не говорила своим родителям, что день выписки близится, а рассказала об этом только нескольким друзьям — боялась сглазить и не хотела наплыва посетителей. Я мечтала принести Джуни в дом, где будем только мы с Томом и собака, лежать с ней на большой кровати, видеть, как свет от окна падает ей на щеку, и запоминать ее удивленное выражение лица, когда она будет смотреть на потолочный вентилятор. Возможно, мы бы немного послушали Спрингстина.
Однажды днем к нам подошел неонатолог. Я вздрогнула, ожидая плохих новостей, но он улыбался.
«Я работаю здесь уже очень давно, — сказал доктор Тони Наполитано, — и знаю, что чудеса случаются. Ваш ребенок — одно из них».
Действительно ли Бог, которому мы оба никогда по-хорошему не служили, совершенно неожиданно сделал нам подарок?
К тому моменту я уже узнала кое-что. Я видела в статистике пробелы, которые рождали надежду. Они не преуменьшали возможность чуда, но придавали ему форму и вес.
Статистика, которую озвучил нам доктор Жермен в первый день, была верна: вероятность восемьдесят процентов, что Джуни умрет или останется инвалидом.
Однако был еще один способ взглянуть на цифры, о котором я узнала позднее. Нужно было не брать в расчет случаи смерти, потому что, если бы мы не настаивали на реанимационных действиях, Джуни совершенно точно умерла бы. Итак, эти цифры были ответом на следующий вопрос: если бы мы приложили все усилия и она выжила, какова вероятность, что с ней все будет в порядке? Ответ был бы — примерно пятьдесят процентов. Такое пари я готова была принять.
Все это время я искала бреши в статистике, надеясь найти оговорку о важности быть хорошими родителями. Я бы немного успокоилась, узнав, что младенцы, родители которых принимают активное участие в их жизни, имеют значительное преимущество. Мне не было известно об этом, пока доктор Радж не намекнул на это, когда Джунипер было два месяца. Я бы хотела знать, что младенцы, не умирающие в течение первых трех дней, имеют значительно больше шансов выжить, что по результатам исследований музыка и чтение вслух позволяют достучаться до сознания ребенка сквозь защитное стекло инкубатора и действие наркотических препаратов. Позднее наш друг поделился мыслью, которая тогда значила бы для нас очень много.
Она сказал, что звук — это одна из форм прикосновения.
Я бы хотела знать, какой силой мы обладаем по отношению к нашей дочери, а она — по отношению к нам. Однако ничто из этого не преуменьшало чуда. Джунипер изумляла врачей, растрогать которых было не так легко. Тем не менее нам с Томом было неприятно думать, что Бог поцеловал нашего ребенка в лоб, возможно, обделив вниманием кого-нибудь другого.
Но кое-что я знала точно. Я знала, что в апреле молодая и неопытная медсестра, внимательно посмотрев на нашего ребенка в критический момент,
