– Ну у тебя и сравнения! – возмутилась Мехтхильда. – Где ты такое услышал?
– Да так… Скажи мне, а у нас в доме есть Библия?
– Знаешь что, с меня довольно, Руди! На часах половина четвертого. – И Мехтхильда повернулась на другой бок.
– Так есть или нет? – повторил он вопрос.
– В шкафу на первом этаже, – ответила жена.
Рудольф спустился по лестнице и, наполовину опустошив шкаф, нашел затасканный и довольно тоненький экземпляр Библии, купленный еще в те времена, когда их дочь ходила в школу. Лежала Библия среди старых учебников, края у нее были потрепаны. Рудольф лег на диван и прочел отрывок об изгнании из рая. Он помнил только, что речь там шла о яблоке. И предположил, что, отправляясь на озеро, Кора Бендер взяла с собой яблоки потому, что собиралась плавать там до самого Страшного суда.
Изгнание из рая, из семейного предприятия, из дома, в котором она жила с мужчиной, разбившим ей лицо до крови и даже не поинтересовавшимся, как с ней обошлись. Давая показания, Гереон Бендер ни разу не спросил, как чувствует себя его жена, не попытался выяснить, что с ней теперь будет.
Рудольф вспомнил о ее сынишке, и ему расхотелось думать о кающейся Магдалине. Однако он все же прочел пару строк из Библии и почувствовал себя еще хуже. Магдалина была шлюхой. И в сочетании с героином и исколотыми сгибами локтей получалась комбинация, которая ему совершенно не нравилась.
В половине шестого Рудольф выгреб из холодильника все, из чего можно было соорудить приличный завтрак, и оставил на столе записку для Мехтхильды, где сообщил, что постарается прийти домой к обеду. Вряд ли для того, чтобы сдать Кору Бендер судье, решающему вопрос о законности содержания под стражей, понадобится много времени. А именно это Рудольф и собирался сделать. Именно это он должен был сделать еще вчера вечером, когда она впервые стала сбиваться в показаниях. Просто непростительно, что он не прислушался к своему внутреннему голосу.
В шесть часов Рудольф снова был в своем кабинете. Следом за ним прибыл Вернер Хос. Они составили документы для прокурора, еще раз прослушали записи, особенно последнюю, некоторое время поговорили об этом и так и не пришли к единому мнению.
– Кстати, та пленка из магнитофона Франкенберга в целости и сохранности?
Хос усмехнулся.
– Хотите провести эксперимент?
– Нет, – отозвался Рудольф и тоже усмехнулся. – Я не желаю в это ввязываться. Но если это действительно сочинил он… – Гровиан не договорил.
Хос забрал кассету во время дактилоскопии. Они с Рудольфом немного ее послушали. Обычная музыка. Рок, довольно тяжелый. По мнению Рудольфа Гровиана, слишком хаотично и однообразно. Но если совершенное преступление действительно было как-то связано с музыкой, то речь могла идти только о последней композиции. Со слов Винфрида Майльхофера они знали, что магнитофон выключился спустя несколько секунд после того, как все произошло.
– Однако эксперимент провести все же стоит, – сказал Хос. – Дадим ей прослушать отрывки нескольких песен. Если она сразу же узнает этот фрагмент… Лично я бы в этом хаосе ничего не запомнил.
Рудольф Гровиан решительно покачал головой.
– Если станет известно, что мы дали прослушать ей эту кассету, нас отстранят от дела.
Около девяти часов поступила копия результатов вскрытия. Было нанесено семь ударов. Все совпадало с показаниями Коры Бендер: один – в шею сзади, другой – в сонную артерию, третий – в кадык. Остальные были более-менее незначительными. Причина смерти: аспирация[5]. Георг Франкенберг захлебнулся собственной кровью.
Чуть позже пришел прокурор. Они снова обсудили все от «а» до «я».
– У вас есть ее признание? – спросил прокурор.
– У нас есть ее заявление, – ответил Рудольф Гровиан.
Он объяснил, что думает по этому поводу, упомянул о приступе слабости. Замалчивать это было нельзя. И он не собирался оправдываться. Рудольф описал колебания между ясностью и спутанностью мышления и завершил словами Маргрет Рош о кошмарах.
– Я хотел бы, чтобы вы это послушали, – сказал он, и по его знаку Вернер Хос включил магнитофон.
Услышав голос Коры Бендер, прокурор наморщил лоб. По поводу приступа слабости он ничего не сказал. По его лицу было прекрасно видно, что он об этом думает: этого просто не должно было случиться. Несколько секунд он слушал лепет на кассете, а затем пробормотал:
– Боже милостивый, – и покрутил пальцем у виска. – Она что…
Вернер Хос осторожно пожал плечами, но Рудольф Гровиан решительно покачал головой. И тогда прокурор поинтересовался, не могла ли она просто ломать комедию.
– Нет! – заявил Рудольф Гровиан. И не удержался от язвительно замечания: – Если бы вы при этом присутствовали, то не стали бы задавать подобные вопросы. Эти кассеты должны прослушать специалисты. Я говорю совершенно серьезно. Письменного отчета будет недостаточно. Обвиняемая тащит за собой приличный груз.
