Она вздрогнула и вздохнула.
– Мы обсуждали это сегодня утром – господин профессор и я. То, что я бы хотела жить с тем мужчиной в озере. И что по пятницам я говорила бы ему: ты ошибаешься, мой милый, сегодня уже понедельник. Но ведь сегодня пятница, правда? Я спрашивала об этом утром у профессора. И он сказал, что это действительно так.
Несколько секунд Кора Бендер молчала, а затем снова повернула голову в сторону Эберхарда и смерила его оценивающим взглядом через плечо.
– Или он мне солгал? Если хотите оказать мне любезность, скажите, что он солгал. Просто ужас с этими эскулапами. Думаешь, что они говорят правду, а на самом деле они ошибаются. И наоборот. Один из них сказал мне как-то, что я – шлюха-наркоманка, да еще такая, которая спала только с извращенцами.
Приподняв плечи, она тут же снова их опустила.
– К сожалению, он не ошибся. Просто извращенцы платят больше. А мне нужно было собрать кучу денег к определенному сроку. Все ведь зависело только от меня. И она потребовала, чтобы я это сделала. Она хотела, чтобы я своим телом заплатила за ее сердце.
Мимолетная улыбка на долю секунды оживила ее лицо, но тут же исчезла.
– Я бы все для нее сделала, – заявила Кора. – Если бы это было возможно, вырвала бы сердце из своей груди и отдала бы ей. Магдалина это знала. Она много чего знала о пропащих людях. Знала она и то, что я пала так низко, что это не имело бы уже никакого значения.
Эберхард Браунинг смотрел на нее, пытаясь понять, что именно она говорит. Сердце, сестра…
Кора задумчиво кивнула.
– Но этого я для нее сделать не могла. Мне ведь было всего шестнадцать. Я ни разу еще не спала с мужчиной. Всю ночь я плакала и умоляла, чтобы Магдалина придумала что-нибудь другое. И знаете, что она сказала? «Тебе ведь не обязательно трахаться с мужиками, овца. Обычные половые отношения приносят мало денег. Заработать по-настоящему можно только на садо-мазо, и при этом тебе не обязательно подставлять свою киску какому-то куску дерьма. Достаточно просто завести стариков как следует. Дай им плетку. Ущипни за задницу, вонзи иглу в детородный орган, им это нравится». Но я не могла мучить стариков. От одной мысли об этом…
Кора закрыла рот рукой. Задумчивое кивание сменилось таким же задумчивым покачиванием головой.
– Магдалина сказала, что при этом мне достаточно вспоминать об отце. О том, как он на меня… Моя сестра сказала, что, когда я показала ей, как он трогал мои трусики, она просто пыталась сделать так, чтобы я не впала в истерику, и только поэтому и уверяла меня, что в этом нет ничего такого. Но чтобы выяснить, намочила ли я постель, не обязательно лезть ко мне между ног. Достаточно было посмотреть на простыню. Когда Магдалина сказала это, я сразу поняла, что она – Зверь. Но каждый ведь пытается чего-то добиться, правда? Она просто хотела жить…
Эберхард Браунинг едва заставил себя произнести:
– Мы все этого хотим.
Кора кивнула.
– Лучше бы я это сделала. Ведь многие только этого и хотят. Им можно оказать услугу, мучая и унижая их. Таким образом я могла бы легально избавиться от сестры. А я должна была от нее избавиться! Сама бы она не умерла. А после операции Магдалина смогла бы жить самостоятельно, я была ей не нужна… Почему я не сделала этого, пока еще была такая возможность? Почему решилась на это только тогда, когда Магдалина была уже мертва? Как думаете, может быть, все дело в угрызениях совести? Может быть, я хотела убить двух зайцев одним выстрелом? Извиниться перед отцом и одновременно заявить: «Эй Ты, там, наверху, взгляни вниз. Смотри, я делаю это. Я делаю это ради Тебя».
Она смотрела Эберхарду в лицо, и где-то в глубине этих стеклянных глаз тлела искра. Но это была не жизнь, а сплошная мука – словно искры адского пламени.
– Я делала это, – протяжно вздохнув, произнесла Кора. – Не так, как рассказывала Магдалина. Я никогда не смогла бы уколоть мужчину иглой. Я перевернула все с ног на голову и подставила свое тело. Но и это оказалось выше моих сил. Чтобы выдержать всю эту похабщину, я стала ширяться. Звучит логично, не так ли? Ведь правда это логично? Но шеф мне не верит. А вы верите?
Эберхард Браунинг почувствовал страстное желание постучать кулаками в дверь и потребовать, чтобы его выпустили. От взгляда этих глаз, искра в которых загорелась ярче, из этой комнаты и, по возможности, от этого поручения. Он вспомнил примечание: «сердечно-почечная недостаточность». Наверное, это была ошибка – и не единственная в этом деле. А он позволил его себе навязать!
Однако в двери адвокат не постучал, лишь принялся мысленно насвистывать. Веселую песенку. Ich hab den Vater Rhein in seinem Bett gesehen[11]. Почему ему в голову пришла именно она, Эберхард не знал, однако мысленное насвистывание песенок с самого детства помогало ему успокоиться.
Кровати в палате были тщательно застелены. И только по белью можно было понять, что на них спали: оно было в пятнах и помято, так же, как одежда Коры Бендер.
Женщина затихла почти на целую минуту. Однако Эберхард заметил это только тогда, когда она проследила за его взглядом, усмехнулась и произнесла:
