– Кажется, будто я здесь не одна, правда? Но не позволяйте сбить себя с толку. Это просто отвлекающий маневр. До сих пор я видела только обслуживающий персонал, профессора и шефа. Полагаю, они хотят проверить, в своем ли я уме и не начну ли разговаривать с несуществующими людьми.
Эта перемена застала Эберхарда врасплох. Ее голос, даже ее взгляд – все вдруг стало ироничным. С ней сыграли злую шутку и еще не поняли, что она давно уже это разгадала. Что ж, она имела полное право смеяться над чужой глупостью.
Кора пожала плечами и добавила:
– Но, возможно, все дело в том, что я слишком много сплю? Стоит моей голове коснуться подушки, и уже спустя две секунды я куда-то проваливаюсь. И тогда можно палить из пушки у меня над ухом – я не проснусь. Утром им постоянно приходится меня трясти. То, что я так много и с удовольствием сплю, профессор считает дурным знаком. Наверное, он тоже читал когда-то, что сон – младший брат смерти.
Она весело рассмеялась:
– Какая чушь! Я никогда не думала о младших братьях. Я много лет спала в одной комнате со старшим. И еще радовалась, когда он переехал в соседнюю комнату, а младшая сестра – ко мне. Иногда это так глупо, что нуждается в запрете.
Эберхард Браунинг уже вздохнул было с облегчением и попытался придумать, как начать заготовленную речь, но Кора вдруг заморгала, а когда вновь заговорила, ее голос звучал приглушенно и почти так же безучастно, как и вначале.
– Извините, вы, наверное, не понимаете, что я имею в виду. Иногда мне и самой это неизвестно. Я не всегда понимаю, что делаю. Профессор считает, что это последствия психотропных средств, с помощью которых лечат мою депрессию. А я скажу вам, что здесь окопалась кучка лжецов.
Она расправила плечи, ее голос окреп.
– Но я прорвусь, – заявила Кора. – Как всегда. Раньше я часто говорила, что если меня пнуть под зад, я машинально сделаю два шага вперед. Это довольно эффективно, вы так не считаете?
Это было сказано уже совершенно отчетливо, а затем ее голос зазвучал резко и насмешливо.
– Не надо делать такое испуганное лицо. Я не сумасшедшая, просто притворяюсь. Быть сумасшедшей – это удобно. Я быстро это поняла. Можно молоть откровенную чушь, нести полнейшую ерунду в ответ на неудобные вопросы. И все так этому радуются. Им это нужно, ради самоутверждения; в конце концов, они на этом зарабатывают. Но мы с вами поговорим как умные люди. Вы ведь не обязаны рассказывать, что я в своем уме. Полагаю, что раз уж вы – мой адвокат, вам следует соблюдать конфиденциальность. Но мне это ни к чему. Очень жаль, что вы напрасно сюда пришли.
Эберхард Браунинг чувствовал себя так, словно стоял под контрастным душем. Он не знал ни что думать о ее болтовне, ни как на нее реагировать.
– Суд поручил мне вас защищать, – слабым голосом повторил он.
Кора с сожалением пожала плечами; ее желто-зеленое лицо выражало высокомерие.
– А почему суд решил, будто я хочу, чтобы меня защищали? На мне вы ничего не заработаете, дорогой. Скажите суду, что я вышвырнула вас прочь. Можете еще добавить, что, поговорив со мной, передумали.
– Это невозможно, госпожа Бендер, – заявил Эберхард. – Вам необходим адвокат и… – Больше он ничего не успел сказать.
– Чушь, – небрежно перебила она его. – Никто мне не нужен. Я отлично справлюсь сама, если оставить меня в покое. Кстати, я никогда не бываю одна. Вы знаете стихотворение «Ученик чародея»?
Когда Эберхард озадаченно кивнул, Кора заявила:
– Я не вызывала духов. Это сделал шеф. Эта сволочь вызвала их из ада, одного за другим. А теперь он натравил на меня еще и Магдалину. Я подозревала, что так и будет, если я подпущу его к ней, поэтому и держала на расстоянии. Но потом он поговорил с Грит. И теперь я не знаю, как мне от них избавиться. Джонни, Бёкки и Тигр… Понятия не имею, откуда они взялись. И я – черт побери – не знаю, куда их девать, чтобы они перестали топтать мой рассудок.
Она ударила себя кулаком по раскрытой ладони, глубоко вздохнула и еще раз улыбнулась. Улыбка была уже не высокомерной, а всего лишь жалкой.
– С такой компанией я в надежных руках, поверьте. Я не мечтала о том, чтобы закончить дни в сумасшедшем доме. Но выбирать не приходится. Кроме того, это не слишком отличается от тюрьмы. Может быть, здесь даже лучше; по крайней мере, у меня не будет неприятностей с другими бабами. Я послушно глотаю пилюли, по большей части съедаю все на тарелке, рассказываю профессору то, что он хочет слышать… Но на этом мы остановимся. Чтобы еще кто- то приходил и доставал меня своими вопросами, для того чтобы потом защищать в суде? Нет уж, увольте. Я не хочу, чтобы меня защищали. Сама справлюсь.
Эберхард Браунинг чувствовал себя примерно так же, как и Рудольф Гровиан в первые проведенные с Корой Бендер часы. Он не видел узкой кромки, по которой шел ее рассудок. И, чувствуя, как закипает ярость в его душе, пытался сохранять спокойствие и говорить по существу.
– Вы не можете этого сделать, госпожа Бендер. Никто не может сам представлять свои интересы перед судом присяжных. Даже я, если бы меня обвинили в тяжком преступлении. Иначе приговор не будет иметь силы и в любой момент может быть оспорен.
Сделав небольшую паузу, Эберхард подождал, не ответит ли она ему. Кора промолчала, и он сделал несколько шагов по направлению к столу, поставил
