- С чего, поди, японская-то? Разве что ради рекламы подбросили коварным способом, так зачем там Атлантида?
- Действительно, зачем? Вроде бы как собаке пятая нога, а?
- Пятая или шестая, при чем тут все это? Пришел домой - я у бабки одной пол-избы снимаю - пришел, лежит на столе. Вертел, крутил... Ни кнопок, ни обозначений никаких. Ни рожна. Потом заработал.
- А как же им тогда управлять?
- Голосом. Скажешь: 'Покажи, пожалуйста, первую программу'. И - начинает.
- А Лямкин тут при чем?
- Ни при чем вроде, а кажет и про Лямкина. Я давеча смотрел, так он чай пил у молодухи одной. Ничего себе молодуха. Мужик заморенный, алкоголем придавленный, а туда же - чай пьет. Вообще-то женщин не поймешь, они и таких любят.
- Голова у меня, Суходолов, кружится от ваших чудес.
- У меня, представь, тоже кружится. Ну и Что с того?
- Чутье мое подсказывает, интуиция подсказывает: ты, Суходолов, многое знаешь.
- Я вообще, товарищ следователь, человек начитанный. Разносторонний я.
- Давай серьезно!
- Давай серьезно.
- Помоги ты мне разобраться, где тут собака зарыта? Войди ты в мое положение, прошу! - Ольшанский прижал руку к сердцу и даже слегка поклонился бухгалтеру. - Сделай такое одолжение!
- Рад бы помочь, милай, да ведь сам не в курсе, ей-богу! - Гриша вздохнул с неподдельной горечью, безусловно сочувствуя государственному человеку, и тоже приложил ладонь к сердцу: не обессудь, дескать, но мы тут ни при чем.
3
На дворе смеркалось, и председатель Сидор Иванович Ненашев включил настольную лампу. Он сидел на кухне за столиком и в красной записной книжке мягким карандашом писал себе планы на завтра. По пунктам писал: первое, второе, третье, четвертое и так далее.
Над лампой вилась летающая рать, мелкая и покрупнее, эта рать, если вслушаться, издавала тихий стон, будто струна на исходе ноты. 'Тоже ведь говорят! - сделал открытие председатель. - Тоже, значит, пересуды ведут про то, как жить дальше. Да, еще надобно побеседовать с дояркой Варей Бровкиной, с лямкинской женой. Какая она ему взаправду жена, и какой он ей муж! Сожители. Умотал мужичок с котомкой невесть куда, а эта извелась вся: на работе стенает, дома стенает. Присохла, выходит. Найти бы Варе-то доброго человека, да где его найдешь: добрые-то загодя порасхватаны, а шалоболы всякие никому не нужны. Итак, вызвать доярку Бровкину и побеседовать с ней по-отечески, чтобы не убивалась понапрасну и всякое такое: пусть развеет грусть-тоску по ветру: Лямкин-странник домой явится - куда ему деваться-то!
Сидор Иванович отодвинул в сторону записную книжку, встал, чтобы включить чайник, заглянул в окно, протяжно сказал 'оо-ой!' и закусил губу. 'Не было гостей, да вдруг нагрянули!' Вдоль штакетника, как баржа по тиховодью, плыла Вера Ивановна Клинова, и плыла она прямехонько к председателю домой. 'Что люди думать станут, калина-малина!' - произнес вслух Ненашев и застонал. Последнюю неделю Вера Ивановна чуть ли не до слез опечалилась тем, что Сидор Иванович не имеет трехразового питания и по той причине может до срока сгореть на работе. 'Здоровые мы всем нужны, - повторяла Вера Ивановна бессчетно, - а больные, поверьте мне, они всем в обузу.' Упрямая эта женщина каждый вечер, начиная с понедельника, приносила в судках полный ужин: суп, второе и компот. Ненашева эта ее забота мучила несказанно: ведь кроме всего прочего у Клиновой был живой муж, колхозный механик, и ему каждодневные вечерние отлучки половины своей вряд ли придутся по сердцу. И люди еще. В деревне все как на ладони, - тут от дурного глаза не укроешься! Что делать? Прятаться уже поздно, тем более на кухне горит свет. Беда!
У порога, в темной прихожей, Вера Ивановна интимным шепотом объявила, клонясь к самому уху председателя:
- Пельмени сегодня!
Пахло от женщины горьковатыми духами и теплой домашностью, у живота обеими руками она держала большую супницу, прикрытую вафельным полотенцем, и томно улыбалась, крашеные ее ресницы часто подрагивали. Председатель подхватил супницу, коснувшись нечаянно мягких пальцев гостьи.
- Поставьте это на стол, Сидор Иванович.
- Что поставить?
- Пельменя.
- А, да! Конечно. Напрасно вы. Вера Ивановна, дорогая, опекаете меня, неловко ведь, поймите. И люди, опять же...
- Что люди, Сидор Иванович?
- Ну это. Всякое могут придумать; злые языки, как давно сказано, страшнее пистолета.
В глазах женщины, больших и влажных по причине умиления, испытываемого от собственной доброты, мелькнул огонь сукой и дерзкий, подбородок ее двинулся вперед с неукротимостью:
- Плевать я хотела на всякие там пересуды! 'Да! - подумал Ненашев, вжимая голову в плечи. С ней шутки плохи: любому сдачи даст по скуле с оттягом, весьма, понимаешь, решительная особа!'
- А муж? - с печалью в голосе поинтересовался хозяин, теребя седую шевелюру. - Ваш муж.? Вы бы с ним приходили, что ли...
- Мой муж не ревнив, Сидор Иванович.
- Ага, ясна. - Нечего Сидору Ивановичу ясно не было, он стоял поникший и вяло перетаптывался.
Гостья взяла инициативу на себя:
- Я не ужинала, так поужинаем вместе, тем более сегодня - суббота.
- Ага, суббота. Да ради бога, прошу!
- На кухне будем или в зале?
- Как будет угодно, распоряжайтесь, у вас, знаете, ловко все получается, я ведь неловкий.
- Все вы, мужики, одинаковые. И по рюмке наждется?
- Есть и по рюмке, это добро у меня всегда имеется - на всякий случай.
- В одиночестве не пьете? А то ведь когда человек в одиночестве наливается, пропащее дело.
- Нет, что вы! Избави бог. Я и в компании не особый мастак по этой части - организм не принимает, насиловать себя приходится, нет, знаете, такого таланту.
- Будь он проклят, талант этот!
- Оно верно. Так вы, пожалуйста, уж займитесь столом-то, я пока кое-какие консервы распечатаю. А Василия вашего нельзя позвать, втроем-то оно и веселее бы?
- Мой Вася занят - поросятам пойло варит. И нечего ему тут сшиваться. У него как раз талант, которого у вас нету - на водку талант.
- А, понимаю. Вроде бы не замечал такого за ним.
- Где вам заметить: на работу выходит - и ладно.
'Я к нему, конечно, не принюхиваюсь, нет у меня такого навыка!' - подумал Ненашев и вслух сказал:
- Вы тут, значит, распоряжайтесь, а я - на подхват. Ага, еще кто-то, по-моему, к нам идет? - Сидор Иванович пальцем отодвинул занавеску и увидел возле калитки мужчину, который нашаривал запор, слепо уставясь в небо. Вера Ивановна скривила губы, дебелое ее лицо выражало разочарование.
- Вы без гостей ну прям не можете?
- Я никого не звал, Вера Ивановна, уж поверьте! ('Еще и оправдываюсь перед ней. Чего это оправдываюсь-то?')
Супница с пельменями, стоявшая на столе, распускала дух теплый и манящий, навевала неодолимое желание сесть за ужин я кругу единомышленников, выпить маленько для поднятия настроения, а после обязательным порядком вполголоса, этак раздумчиво и душевно, исполнить народную песню. Хозяин повеселел, потому что третий, кем бы он ни был, разряжал обстановку. Третьим оказался следователь по особо важным делам из области товарищ Ольшанский. Он ступил через порог, вежливо поклонился и поставил черный портфель в уголочек.
- Я не помешаю?
- Не помещаете? - Ненашев радушно повел рукой. - У нас тут как раз пельмени.
Вера Ивановна издала свой вдох-выдох, села на диван (встречали Ольшанского в горнице) и целомудренно оправила платье на коленях. Одета она была празднично, губы ее были ярко накрашены.
- А у нас как раз пельмени!
- На троих не хватит! - отрезала Вера Ивановна и пристально поглядела на шелковый абажур в виде корзины. Следователь поспешил успокоить женщину:
- Должен заметить, что я сыт. И вообще я на минутку. Вижу, не ко времени явился.
- Да вы без церемония, пожалуйста! - всполошился Ненашев ('уйдет ведь парень!'). Вера Ивановна тут вот шефство взяла надо мной, беспокойство от доброты своей природной проявляет: вы, говорит, холостой и плохо питаетесь. Да. Так вот, сегодня у нас пельмени. Проходите, располагайтесь. Компанию составите. И о делах поговорим.
Ольшанский коротко, с пониманием, улыбнулся, осторожно поглядел на женщину и сел.
- У меня к вам несколько вопросов, Сидор Иванович.
- Сперва поужинаем, вопросы - потом.
