некие разоблачительные слова, но замерла с протянутой рукой, нос ее, господствующий на маленьком личике, побелел еще пуще. Небо вдруг загрохотало, окна магазина враз затуманились пылью, по селу вдоль улицы пронесся, крутясь, вихрь, в торговый зал полетели обрывки школьных тетрадок, пустые и смятые пачки из-под папирос 'Беломор', желтая оберточная бумага, окурки и прочая мелочь, которую в повседневности под ногами не замечаешь. На голову Клавдии Царевой птицей взлетела рваная газета, запуталась в волосах, уложенных кренделями. Растопыренными пальцами Клавдия судорожно и брезгливо скинула газету и завизжала, будто наступила на мышь. Испуга ее никто не заметил - люди смотрели назад, где все вздрагивало и кипело, как в адском котле, и гремел гром невиданной свирепости. Курицы катались, роняя перья, катались шарами, бились о штакетник, пытались взлететь, но их несло неудержимо в разные стороны от некоего центра, от некой точки, находящейся на краю поляны возле сельмага. Вихрь ярился, свирепел, потом, казалось, с невиданных высот, загораживая видимость, появился вертолет, он садился, медленно покачиваясь, его фары, похоже, были выпучены от натуги. Вертолет зеленого цвета и с оранжевыми полосами напоминал чудовищных размеров стрекозу, которая явилась из-за гор сожрать все живое. Посланец неба сел наконец, мимо него лошадиным махом, словно на ипподроме, пробежала корова с хвостом, вытянутым палкой. Наступила звенящая тишина.
Почтальонша Серафима Баранова выдохнула из себя воздух с шумом парового котла. Следователь Ольшанский поправил прическу и шагнул к окну поближе, чтобы рассмотреть подробности, он думал: 'Что бы это значило?' Посадить вертолет посреди села, во-первых, не так-то просто, во-вторых, оправданием такого рискованного предприятия могут быть только весьма серьезные обстоятельства. Через некоторое время следователь понял все, когда на поляну спрыгнул полковник милиции, заведующий оперативным отделом областного управления Виктор Викторович Иванов. Ольшанский достал из кармана платок и вытер пересохшие губы. 'Эксперты приехали!' С этой минуты вся ответственность и вся полнота власти автоматически переходила старшему по чину. 'Слава богу!' Следователь спрятал платок и басом отдал приказ:
- Очистить помещение!
Теперь публика покорно отступила, очищая дорогу седому, высокому полковнику и четырем штатским - молодым, одетым модно и разнообразно. Двери магазина закрылись с протяжным железным стоном, Клавдия Царева вставила в петлю толстый крюк, откованный в местной кузне, и облегченно вздохнула.
Полковник Иванов сел на прилавок и повернулся телом к следователю по особо важным делам. Шея полковника напряглась, затылок побагровел:
- Докладывайте, что тут у вас стряслось?
4
В многосложной следственной практике Олег Степанович Ольшанский полагался больше на свои аналитические способности, на интуицию и к чистому сыску прибегал редко, да и неохотно. Он считался работником, так сказать, кабинетного стиля, тем не менее никто в органах дознания не осуждал перспективного криминалиста за инертность, которая особенно по первости бросалась в глаза, за привычку подолгу молчать и чертить в записной книжке всякие там схемы и графики - ведь важнее всего в конце концов не метод, а результат. Если же иметь в виду показатели, то Олег Степанович с первого дня своей деятельности ходил в передовиках, потому что раскрывал почти все, в том числе и дела, отнесенные к безнадежным, недаром же он хоть и не с головокружительной стремительностью, однако и сравнительно быстро, из райотдела был переведен в горотдел и потом уж стал сотрудником областного масштаба и сотрудником весьма заметным, имея к тридцати годам чин капитана и общее уважение как начальства, так и подчиненных. Правда, кое-кто за глаза называл Ольшанского барином и пижоном за страсть к новым галстукам и вельветовым костюмам, но любая, даже незаурядная личность без мелких слабостей, считай, и не личность: слабости хорошего человека только украшают, не так ли?
Олег Ольшанский встал на постой к участковому Голощапову и ночевал на летней кухне, накрываясь вместо одеяла овчинным тулупом, от которого исходил кисловатый домашний дух, утрами пил чай с медом и - уходил до вечера. Обедал в колхозной столовой, где кормили до отвала и дешево, а ужинал с Голощаповым, стариком немногословным и мудрым. Ольшанскому во всех отношениях было хорошо, но вот следствие... Начать хотя бы с того, что изобличать было, собственно, и некого и не за что. Болван Витька Ковшов нарыл ям возле конторы. Тут все ясно. Если общественность настоит, кинут Витьке пятнадцать суток за мелкое хулиганство, и - до свидания. Зауряднейший в сущности случай. Но вот остальное... Над селом, раскинув совиные крылья, реет Великая Тайна, она, эта Тайна, не отдает холодной жутью, она добра и лукава. Ольшанский раскаивался, что упустил Никиту Лямкина, причастного, судя по многим фактам, к событиям не столь как жертва, сколько как, может быть, их творец. Лямкин многое сказал, но еще больше знает, однако, он ушел в неизвестном направлении. Конечно, при современных средствах связи и оповещения найти бродяжку не составит труда, но как его вызвать на полную откровенность?
Нет формальных причин допросить председателя колхоза Ненашева, насторожен и главбух Суходолов. Эти люди вольно или невольно стали' соучастниками в производстве чудес, сотрясающих последние недели село Покровское.
... Было утро.
Ольшанский курил на скамейке в полисаднике сигарету и думал.
Вчера полковник, доставленный в виду неординарности событий на вертолете, ничему особенно не удивился, уверенный в том, что все скоро прояснится. Он сказал свое обычное:
'Нас на мякине не проведешь!' Эксперты с радиозавода, поначалу скептичные, через полчаса поснимали пиджаки и полную ночь сидели в магазине, изучая товары народного потребления, изготовленные неизвестной фирмой, потом единогласно заявили, что все - добро, подброшенное в торговую сеть весьма оригинальным способом, следует немедля погрузить, опломбировать и доставить скорым ходом на завод, где есть лаборатории, конструкторское бюро, где есть наконец люди, способные, наверно, разобраться в устройстве и принципе работы представленных аппаратов.
- Мы до сих пор в полном неведенье! - признались эксперты, забывшие поужинать и позавтракать.
Полковник Иванов сказал свое обычное: 'Нас на мякине не проведешь!' - но сказал он эти слова не так твердо и самонадеянно, как всегда: полковник всю ночь ходил по магазину, чесал затылок и раскидывал мозгами он не смог сложить факты в систему и выстроить гипотезу, по которой надлежало спешно приступать к действию. Он понимал теперь капитана Ольшанского, имеющего в активе ноль без палочки. Ольшанский пожимал плечами, мялся, намекая на то, что, может быть, в самое ближайшее время будет иметь в кармане ключ к отгадке странных происшествий в селе, но пока, по его разумению, следует ждать и бдительно - присматриваться к течению здешней жизни и ни в коем случае не забегать вперед событий.
- Ты собрался год прозябать в этой столице? - поинтересовался полковник официальным тоном.
- Если потребуется, то и год.
- Вот даже как! А кто твою работу в городе делать будет? О том ты подумать не удосужился?
- Не удосужился.
- Шутки в сторону. Неделю тебе еще дам, а больше и не проси.
- Слушаюсь, - про себя же Ольшанский подумал:
'Я добьюсь своего любой ценой. Пусть увольняют - была бы шея, хомут найдется. Устроюсь куда-нибудь юрист-консультом, тишайшая должность!'
Итак, было утро.
Следователь по особо важным делам сидел на скамейке в палисаднике, курил первую сигарету, наблюдал окрестности между прочим и выстраивал в голове планы розыска. За спиной Ольшанского с полотенцем через плечо стоял участковый Голощапов в майке, милицейских штанах и глубоких калошах на босую ногу. Участковый радовался пригожему деньку, с тихой умиротворенностью любовался своим селом, которое за этот пригожий день многое успеет-
Напротив пенсионер Иван Васильевич Протасов, учинивший вчера в магазине скандал, вывел серого в яблоках жеребца по кличке Маршал и начал его седлать.
Голощапов сел рядом с Ольшанским на скамью и сказал, кивая в сторону Протасова:
- Старый, а - дурак. Ну чисто ребенок: игрушку купил, и душа у него винтом закрутилась - смотрите, люди, я верхом катаюсь, в новом седле сижу. Его бы надо в каталажку за хулиганство, а он, вишь, гоголем ходить, тьфу на тебя, барсук!
- Все мы ребятишки в сущности, - ответил Ольшанский и загасил сигарету о камешек, специально подобранный заранее для этой цели. - Заводной дедок.
- Сильно уж глупый.
- Глупость, она надолго, - задумчиво сказал Ольшанский. - Она насовсем. Ты вот что мне освети, уважаемый, что за человек ваш Суходолов?
- Который это? Гришка, что ль?
- Ну, главбух?
- Гришка, значит. Что я тебе скажу. - Участковый размял папиросу в пальцах, прежде чем закурить: он, не выпускал из вида пенсионера Протасова, танцующего возле жеребца Маршала с седлом в руках. - Не нравится мне, - продолжал милиционер размеренно и тихо. - Как мы растим молодежь нынче, мы ей все втолковываем высокие, значит, материи, но не учим жить и работать, растет наша смена, значит, будто вон дурнотравье на краю пашни...
- Меня Суходолов интересует!
- И я в конечном итоге про Суходолова, про Гришку. Молодежь наша неазартная, она норовит меньше делать полезного и больше удовольствий получать...
- Меня сегодня Суходолов интересует!
- И я про Суходолова. Так вот, он с детства азартный, не в пример сверстникам своим. Ему двадцать восемь, а он уже главбух, это тебе не тити-мити. Должность ответственная, чуть чего дал маху и - небо тебе в мелкую клетку. Ты видел когда-нибудь, Олег Степанович, встречал когда-нибудь на предприятиях молодого главбуха? На таких постах, брат ты мой, седые седят, битые да трепаные, а?
- Не встречал молодых, верно.
- Во! А Гришка сидит. Конечно, тут и председатель Ненашев в свое время рискнул, может быть, когда такого сопляка на пост высокий возводил, но мужик он тоже не лыком шитый - знал, что делал. И не ошибся. Он вообще редко ошибается.
Пенсионер Иван Васильевич Протасов обратал, наконец, Маршала, лихо вознесся в седло, расправил усы пальцами, победно оглядел улицу, вращая
