голос которым она была наделена. В этой женщине наверняка пропала втуне незаурядная артистка - так многие считали. Покровчане гордились Клавдией, когда она неизменно и год от года брала призовые места на районных и областных смотрах самодеятельности, Великой честью было заполучить Цареву на семейное торжество - на свадьбу к примеру, или на какой юбилей. Люди постарше и битые судьбой бывало плакали, когда Царева, сцепив замком руки на груди, выводила мягким и густым своим голосом 'позарастали стёжки-дорожки' или 'помню, я еще мододушкой была'. В ее репертуаре были исключительно русские старинные и, редко, современные песни, в основном раздумчивые и про роковую любовь. 'Куда там Зыкиной! - говаривали покровчане, - Или, к примеру, тем, которые по телевизору ломаются, Клавдя наша всех за пояс заткнет'. Оно, может и не совсем так на самом-то деле и было, но ведь всякий кулик свое болото хвалит. Клавдия, словом, являла собой местную достопримечательность со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Сидор Иванович Ненашев при встречах с завмагом говорил обязательно такие слова:
- Вот построим новый Дворец культуры (фундамент Дворца колхоз уже заложил), дуэтом с тобой споем. В молодости я тоже пел. И - неплохо.
- Это в молодости, председатель!
- А разве теперь я совсем старый?
- Почему? Вы еще ничего и можете кое-кому мозги закрутить.
- Ну, вот. Значит, споем?
- Обязательно!
... Был май, стояла хорошая погода, тропки просохли и большак, пролегающий через село, начинал пылить: за машинами, пробегающими вдоль улицы, тянулись, сонно оседая, хвосты красноватого цвета. Такой цвет давала глина. Деревья распушились, трава свежо зазеленела, дали раздвинулись.
Двадцать пятого мая, как после было запротоколировано следователем по особо важным делам Олегом Степановичем Ольшанским, завмаг Клавдия Петровна Царева (в протоколе будет записано: 'вышеозначенная' К. П. Царева'), в 7 часов утра сняла пломбу с двери складского помещения и обнаружила... Что же она обнаружила? Протокол, составленный со тщанием и по форме, занял без малого двадцать страниц, но мы не станем здесь вдаваться в подробности, изложим лишь вкратце то, о чем поведала впоследствии весьма напуганная Клавдия Царева, женщина, как уже намекалось, неробкого десятка.
- Прихожу это я. Да. Плонбу сняла, ну вот. А склад на два замка запирается - один, значить, висячий, другой, значить, врезной. И ключи к ним, конечно, разные. Да. Помню еще, что сумка мне помешала, я ее на бревешко положила. Открываю это, свет зажигаю (окна у нас зарешеченные, и ставни на них имеются, цинковым железом обитые). Да. И боже ж ты мой!
Склад был завален до самой двери разнообразнейшими товарами. Клавдия немощно присела на мокрое от росы бревешко и на всякий случай огляделась: есть ли кто живой поблизости? Никого живого, за исключением пестрого телка, щипавшего траву, окрест не было. Клавдия опять сторожко заглянула в смутное нутро складского помещения, освещенного запыленной лампочкой, и замычала.
- Да что же это такое, а?!
Если бы склад был пустой, Клавдия бы напугалась меньше и сразу озарилась бы догадкой, что ночью в ее хозяйстве шуровали воры, а вот случилось совсем наоборот: полки кто-то заполнил до отказа, до самого потолка, в проходах, тоже до потолка, лежали женские сапоги, транзисторы, магнитофоны, телевизоры. Клавдия точно помнила, что за товарами на базу она не ездила неделю, а вот на тебе. Царева накинула на петли висячий замок и побежала открывать магазин, снедаемая любопытством: а что там? В торговом зале тоже стоял кавардак, там даже два мотоцикла с колясками были, не считая прочей мелочи, только лишь в отделе женской одежды все оставалось по-старому: на плечиках строем висели платья похоронных расцветок, стопами лежали синие рейтузы на байке и босоножки местпрома, корявые, как сосновая кора.
Клавдия молитвенно сложила руки и надула щеки, раздумывая, потом засуетилась, обретая цель. Следователю Ольшанскому после делали намеки насчет того, что поутру Царева два (некоторые утверждали - три) раза бегала от магазина к своему дому и обратно с мешком на горбу.
Следователь Ольшанский до поры этим намекам не придавал серьезного значения - он был, кажется, задавлен событиями, выходящими из ряда вон, событиями, можно сказать, поразительными. И - растерялся.
Три дня на двери магазина висело объявление 'Закрыт на учет', и три дня в поте лица работала комиссия, составленная из представителей района и колхоза. От колхоза в комиссию была выдвинута знакомая нам Вера Ивановна Клинова. Следователь Ольшанский при сем обязательно присутствовал, рассеянно переступая через горы товара, бродил по магазину, заглядывал в темные углы, шептал что-то про себя, чесал согнутым пальцем подбородок и подолгу окаменело смотрел в потолок: думал. А чего думать, чего искать? Все лежало на виду - считай да пиши. Однако на потолке Ольшанский что-то выглядел, потому как спросил вдруг, замерев на одной ноге, будто журавль посреди болота. Другая нога его висела над штабелем картонных коробок, еще не распакованных, синего цвета:
- Гражданка Царева, у вас была книга жалоб и предложений?
- А как же! - Клавдия опрометью кинулась в конторку, побыла там несколько минут и вернулась с пустыми руками. - Есть у нас такая книга.
- Так где же она? - Следователь, наконец, поставил ногу на свободное пространство, ослабил узел галстука на шее и помотал головой.
- Нету! Вот тут была! - Клавдия показала рукой на застекленный прилавок, где лежала обычно амбарная книга, привязанная шнурком к гвоздю. На стекле остался сальный след и только. - Была, мы не хуже других.
- Почему же вы, гражданка Царева, искали книгу у себя на столе, а не здесь?
- Мы ее прятали иногда - от ребятишек прятали, но по первому требованию представляли, у нас все честно! - Клавдии не нравилось, как следователь смотрит на ее руки, унизанные кольцами и перстнями с камешками и без камешков. Смотрел на ее пальцы этот милиционер слишком уж пристально. 'Сниму колечки-то', - подумала Царева и веселым голосом сказала: - Ить надо же, все на месте, а книги нет. Вы ничего такого себе не воображайте, Олег Степанович!
- Я ничего такого и не воображаю, Клавдия Петровна, но ведь и странно, сами посудите. И что писали трудящиеся?
- А что могут написать трудящиеся? Того нет, этого нет. Нервно писали.
- На нехватку каких товаров жаловались особо?
- Некороткий это будет разговор, товарищ следователь!
- Ничего, время у нас пока есть.
- Я вот запрошлый год у матери гостевала в Казани-городе. Знаете такой? Знаете, слышали. Там цветные телевизоры в любой зачуханной лавочке стоят, разных марок притом, у нас их годами не бывает: Сибирь, далеко везти. Ага. Транзисторы и магнитофоны - та же история.
- Значит, жаловались на отсутствие цветных телевизоров, магнитофонов, транзисторов. Так?
- Так.
- Особый спрос?
- Обыкновенный спрос: когда привезут, что слыхать, ты уж при случае отложи, пожалуйста, мы люди простые, но отблагодарить не забудем. Намеки разные делают, будто у меня, понимаете, частная торговля, понимаете! Стыдно, говорю, товарищи, на взятки-то намекать, взятки всякие - дело подсудное. Справедливые эти мои слова, товарищ следователь? - Клавдия подмигнула Ольшанскому интимно, он потупился, весьма рассерженный этой ее вольностью.
- Еще что спрашивали?
- Все спрашивали! Карандаши цветные (их уже три года нет!), зубные щетки, мыло туалетное, портфели, инструмент всякий - топоры, стамески, коловороты, дрели, тюль, ситец. Про ситец я слышала где-то, на семинаре нам рассказывали, что Госплан, мол, виноватый. Кто-нибудь да и виноват конечным делом, только публике от того не легче. Продолжать, Олег Степанович?
- Спасибо. Вполне достаточно того, что вы перечислили. Так где все же ваша книга жалоб и предложений?
- Нету, все уже обсмотрела? - Клавдия громко ударила себя ладошкой по ноге выше колена и опять подмигнула представительному мужчине из области - он ей положительно глянулся.
Ольшанский нахмурился и отрезал официально:
- У меня пока все. Занимайтесь, пожалуйста, своим делом.
2
Дел у Клавдии Царевой и у членов комиссии, созданной для приемки и оприходования товаров, невесть как очутившихся на складе и в торговом зале, было в те дни выше головы: надо было хотя бы приблизительно сосчитать общую цену подарка, рассортировать завал, уложить товары по ящикам, опломбировать и прочее, прочее. Следователь Ольшанский профессионально отметил одну характерную деталь: при весьма разнообразном ассортименте - здесь были странной конструкции транзисторы, магнитофоны, телевизоры, батарейки для фонарей, авторучки, футбольные мячи, детские конструкторы, резиновые сапоги с длинными голенищами (по-местному - полуболотки), ну и так далее. При весьма разнообразном ассортименте, повторяем, каждой вещи было по полторы тысячи штук. Исключение составляли мотоциклы с колясками - их было два, стиральных машин было три, хомут один, седло одно, одни очки с сильными линзами, пишущая машинка одна, ортопедический ботинок и портрет черта (Ольшанский сказал, что это Фауст Гете), выполненный в цвете и непонятным способом - то ли это была фотография, то ли рисунок - размером метр на восемьдесят сантиметров, деревянный мальчишка Буратино с механическими глазами и красной кнопкой на животе неизвестного назначения, ухват и кочерга.
Следователь Ольшанский, считали женщины, занятые учетом и заинтересованные таинственностью происходящего, имеет много лишнего времени, и ему просто нечего делать. Стоит еще отметить, что комиссия испытывала великий соблазн кое-что припрятать из бесхозного и дефицитного поступления, чтобы потом, конечно, купить на выбор, согласно прейскуранту и государственной цене. А цену можно установить по аналогу, так сказать.
Ольшанский по-прежнему больше смотрел в потолок, но и замечал мимоходно, что происходило под ногами и поблизости. Он осведомился у секретарши сельсовета Нюши Белоярцевой, которой на данный момент было поручено считать прищепки для белья, какое население имеет на последний календарный день село Покровское? Нюша, шевеля губами, высыпала очередную партию прищепок на оберточную бумагу и ответила без промедления:
- Полторы тысячи человек, товарищ Ольшанский, включая детей и пожилой контингент. - Нюше нравилось слово 'контингент', и она его употребляла с большой охотой.
