Титрит, подбадривая дочь, смеялась и хлопала в ладоши, наблюдая, как Наима марширует по палатке, но Майка вскоре положила конец веселью. Она жестом велела мне встать и подойти к ней без чьей-либо помощи. Впервые, с тех пор как Наима нашла меня в пустыне, мне разрешили самостоятельно сделать несколько шагов. Поначалу я колебалась, думала, что не смогу, не спотыкаясь, пройти в другой конец палатки, до которого было не более шести футов[121]. Я приготовилась махом преодолеть это расстояние, но Майка выставила вперед ладони, давая понять, что сейчас главное – не торопиться. Я последовала ее совету, осторожно ставя одну ногу перед другой, проверяя, держу ли я равновесие, остро сознавая, до чего же я еще слаба. Но мне удалось пройти в дальний конец палатки, за что Титрит с Наимой наградили меня аплодисментами. Майка же просто сдержанно кивнула.
Палатка. Здесь была койка, на которой я так много спала. Грязный пол. Газовая лампа. Два ведра: одно для мытья, другое – с питьевой водой. Два табурета для гостей. Один матрас на полу. Мир, в котором я жила как минимум неделю, может, дней десять, может, дольше.
Добравшись до дальнего конца палатки, я была вынуждена присесть на один из невысоких табуретов: мне стало дурно. Майка коснулась моей головы, махнула одной рукой и выставила вперед обе ладони. Я поняла это так:
Сейчас она решила, что пора мне взглянуть на свои раны… или, может быть, проверить, как идет процесс заживления. Женщины принялись раздевать меня и убирать с моих ног повязки. Я инстинктивно отвернулась. Если раньше я стремилась увидеть, что со мной сотворили преступники, то теперь, когда я начала приходить в состояние некой искаженной нормальности, меньше всего мне хотелось рассматривать свое обезображенное тело. Ведь тогда неминуемо встанет вопрос, как мне жить после того, как я покину эту палатку, и смогу ли я когда-нибудь вернуться к прежней жизни. Или, если я очень сильно изуродована, захочу ли.
Майка – проницательная опытная женщина – с ходу распознала мои страхи. Не признававшая сюсюканья, она на минуту вышла из палатки, пока Титрит с Наимой меня раздевали, и вскоре вернулась с зеркалом. Теперь, когда я стояла голая, она принялась снимать повязки с моих ног. Мои нижние конечности, да и лицо были сильно обожжены, ведь я, полуголая, без сознания несколько часов пролежала под палящим солнцем. Когда повязки наконец-то убрали – а я отказывалась смотреть на себя, – Майка не грубо, но твердо нагнула мою голову. Мои бедра иссекали длинные красные рубцы, некоторые на вид были темные, другие уже начали бледнеть. На голенях тоже краснели отвратительные ожоговые пятна. Но больше всего меня встревожили скопления беловато- красных пупырышков по всей длине ног. Особенно много их было сосредоточено на правом бедре.
– Что это? – спросила я, с испугом показывая на скопища крошечных волдыриков.
Майка начала что-то говорить, объясняя (быстро-быстро постучала большим пальцем о средний и, сомкнув их кончики, стремительно поднесла к моему бедру), что, пока я находилась без сознания, меня покусали какие-то насекомые. Она даже слово французское попробовала произнести:
–
Блохи. Песчаные блохи. Я читала про них в одном из путеводителей по Марокко, которые во множестве штудировала перед поездкой в Северную Африку. Эти паразиты распространены в Сахаре. Они выползают на восходе, безжалостно набрасываясь на всякую плоть, что оказалась поблизости, будь то человек или животное. Плотность укусов шокировала. Майка, видя мой испуг, как всегда, жестами старательно объяснила, что со временем болячки исчезнут.
– А ожоги? – спросила я, показывая на глубокие красные рубцы; некоторые из них все еще пузырились.
Майка провела руками вниз, словно говоря:
–
В моем лице отразилась озадаченность, и она, постучав по моей груди в том месте, где находилось сердце, и по голове, указательным пальцем приподняла мой подбородок. И тут меня осенило.
–
Титрит энергично кивнула несколько раз, сказав что-то Майке. Та выразила согласие. Размахивая пальцем перед моим лицом, словно строгая мать- настоятельница, она повторила:
–
Наима тотчас же, подражая бабушке, погрозила мне пальцем, повторив несколько раз:
–
На сей раз даже ее обычно хмурая бабушка улыбнулась.
Майка поставила зеркало прямо перед моей промежностью, дабы я увидела, что половые губы почти зажили. Она попросила Титрит принести банку с
