связаться с женой. Он не понимал, чего хочет сам и что должен сказать ей.
Он и сейчас не понимал этого.
Если бы он поехал этой ночью в Макао, то вряд ли бы разобрался в свалившемся на него клубке проблем, но зато дефрагментировал бы дрянь, которая скопилась в голове и грозила еще больше распухнуть к обеду.
Но теперь его вызвали в Совет безопасности. Несколько часов назад еще один таракан откинул хитин, только на Луне и без расслабленного изоморфа поблизости.
На Совбезе на Ларского навалятся перепуганные военные с вопросами и самыми дурацкими предложениями. А он ведь так и не решил, что делать с Иртом. После нового убийства по-тихому провернуть свой собственный план не удастся и придется разъяснять, согласовывать, идти на компромиссы, а это верный способ слить все дело.
Ну почему второго инсектоида убили сегодня, а не на недельку позже?
«Прибыть с отчетом по делу» – пришло сообщение.
А какой к чертям собачьим отчет, если после вчерашней выходки Граува дело нужно открывать снова.
Никита плюхнулся на ложемент челнока межпланетарной прокураторы и закрыл глаза.
– Мыс Канаверал, – прошептал он, как только ремни мягко обхватили его тело.
Никита ощутил толчок, словно прыжок хищника вверх. Челнок несколько секунд повисел неподвижно, а потом рванул вперед, набирая скорость.
Легкая убаюкивающая вибрация прошла по телу Ларского. Он не смотрел ни вверх, на широкий, раздвигающий борта машины чуть розоватый композитный фюзеляж, ни на экран управления у ложемента, но чувствовал себя пупом этого мощного механизма. Здоровенного челнока, развернувшего где-то позади ложемента фасетчатые отражатели вытянутых вдоль тела крыльев и изогнутых под брюхом килей.
Где-то над горизонтом наверняка выползло еще сонное светило и лениво потянуло лучи к прозрачному куполу кабины. С десятком пустых ложементов кабина челнока, возможно, была слишком большой для одного следователя прокуратуры. Но Никите нравились челноки. В машине чувствовались неумолимость и спокойствие, которых не хватало Ларскому, вечно боровшемуся с желанием все бросить и всех послать даже не в пределы, а в запредельный космос. В огромной, пустой и без лишних деталей кабине челнока жизнь переставала казаться давящим со всех сторон хаосом.
Весь полет он не открывал глаза и думал о том, куда утром пойдет Граув, как только его выпустят из мобильного реанимационного модуля, и вернет ли себе Ирт прежний облик после всех невероятно причудливых трансформаций, которые Ларский наблюдал этой ночью. И после этого не мог уснуть даже на лебяжьей перине. Он очень хотел сделать ставку на одного из этих двоих. Но на кого именно? И как провернуть интригу без лишней крови?
Ему нужно было время, чтобы решить. Ему нужен был отдых.
Толчок вырвал Ларского из приятной дремы, в которой у Ирт Флаа из ушей росли густые ветви, он дрожал в прокурорском кабинете и очень доходчиво и убедительно объяснял, как убил и частично съел инсектоида. А капитан второго ранга Тимоти Граув стоял рядом и смотрел на развалившегося в кресле следователя комитета межпланетарных расследований с выражением восторга и обожания. Плантиморфа с кустом вместо головы он даже не замечал.
Все оказалось бредом от недосыпа.
Сглотнув горький привкус разочарования, Никита вздохнул и сполз с вертикально поднявшегося ложемента. С правого борта раздражающе бодро зиял выход, пришлось отправиться в его сторону.
Воздух снаружи был сух и прохладен, что было редкостью для этих мест. Вокруг мыса стелилась зелень и синева, открываясь далеким, невесомым облакам на горизонте. Солнце ложилось на небо не розовыми, а почти оранжевыми росчерками.
Никита потянулся, наслаждаясь пару мгновений щекочущим ноздри бризом, потом чертыхнулся и направил стопы в сторону здания Совета безопасности. Поверхность парковочного стапеля пружинила под ногами.
В ста метрах от сектора парковки раскинулось светло-серое полукруглое здание, распахивающееся к небу веером серебристых лепестков. Не столько серых, сколько розоватых – возможно, от того же утреннего солнца. Здесь определенно было неплохо, вот только никакой возможности развалиться с бутылочкой в гамаке.
Никита усмехнулся. Министерство обороны умело производить впечатление расслабленной, дружелюбной организации. Как будто распахнутое сердце не прикрывала заряженная до горловины ствола пушка.
Иллюзия, все иллюзия. Даже в домашней пижаме пехотинец есть пехотинец, и лучшее, что он умеет делать, – это бегать и стрелять.
А вот и она – мамашка иллюзий – конусная башня, уходящая в воду бесцветным покатым боком. Вдоль нее по пересечению рельс перемещались модули-генераторы силовых полей, процессоры всей этой великолепной геометрии.
Не существовало ни светло-серого здания, украшенного высокими окнами и серебристыми гребнями, ни зала заседания в центре, ни разнообразных, с большим вкусом созданных помещений, кругом примыкающих к центральному залу, для отдыха и откровенных бесед. Были только перекрестия силовых полей, сгустки энергии, имеющие плотность, структуру и цвет. Обман. Псевдовещество. Но только в другом вкусе, нежели у судейских и в прокуратуре, где
