силовики имели право и возможность в случае серьезных подозрений получить доступ к личной информации любого уровня. Но вот только их ошибки карались безжалостно – неподъемными штрафами, налагаемыми как на ведомство, так и на инициаторов вторжения в личную жизнь.
Хвала богам, Никита не имел никакого отношения к работе полиции со всякими инсургентами и психами, которых на Земле хватало, по его мнению, с избытком. Делом Ларского и военной контрразведки были контакты, конфликты и преступления инопланетного характера. Поэтому Майкл Стэнли как претендент на то, чтобы оседлать экзопланету и отправиться знакомиться с Вселенной и ее тварями, попадал в круг интересов генерал-майора и Марры.
Стэнли часто закрывал информацию о себе, и поступавшей было недостаточно, чтобы понять, что на самом деле с ним происходит и что планирует лидер запредельщиков.
Улететь с подготовленной командой ему никто не мог помешать. Он прошел все этапы отбора, имел необходимое образование для управления экзопланетой и выиграл выборы на пост губернатора этого ковчега. Только команда специалистов распалась, и отправляться в путь на условиях принятой поправки он публично отказался. Майкл Стэнли был рабом своих принципиальных позиций, а значит «Горизонт», начиненный системой автоматического возврата, будет демонтирован.
Но при чем здесь Алекс Треллин?
Инфраструктура ковчега, состоящая из экзопланеты, искусственного солнца и десятка мощных крейсеров сопровождения, оснащенных веерами магнитного поля, находилась на балансе интендантской службы. Под наблюдением господина Треллина. Его ведомство отвечало за демонтаж и консервацию экзопланеты, которая пока двигалась по орбите вокруг Солнца в миллионе километров от Земли.
И Никита Ларский вновь вспомнил про португальский флот, оплывающих клонов и брошенный на Луне корабль. А еще про кукиш на горке масла. Хмыкнул, а потом рассмеялся. Смех разбирал все сильнее, и полногрудая Даная смотрела на него с упреком.
Затушив пожар хохота последним глотком коньяка прямо из горла бутылки, следователь прокуратуры ухнул вниз.
Клаудджампинг
Майкл добрался до центра Москвы и теперь шел по пустым утренним улицам, не сбавляя темпа. Голова кружилась, его чуть подташнивало.
Но через какое-то время это пройдет, он справится, потому что должен справиться.
Утром, вернувшись из скорой после этой глупейшей поножовщины, он был зол на себя. Зачем он поддался на провокацию этого странного летуна? У него были куда более важные дела, и время наступало на пятки. Если они не вырвутся в ближайшую неделю, то можно будет вычеркнуть не только годы своей жизни, но годы жизни ребят, которые решились идти за ним до конца.
А драка была хороша. Даже сейчас при воспоминании о том, как легко, неотвратимо и страшно вошел в него нож, как уходил из тела воздух и пузырился холодом у края губ, чувства обострялись, и старые московские здания вокруг приобретали четкие контуры, угрожающие углы и яркость.
Драка была как душ радости и жизни, когда, наконец, срывают ограждающий тебя от мира силовой пакет и становится страшно и весело, потому что все внезапно по-настоящему.
Но все равно он не имел никакого права на развлечения.
Ребята ждали его команды, начала действий, а он, кроме всего прочего, сам был не готов, не загружен всей нужной информацией. И должен был провести ту ночь не в скорой помощи, а за курсом по альтернативному космотопливу. Специалистов теперь у него не хватало, а график полетел к чертям.
Но это была исключительно его вина, поэтому после Филиппин он сразу отправился в свою крошечную лабораторию в Берлине, где уже более трех лет выстраивал самого себя, свой разум и знания.
В лаборатории было тесно от поднимавшихся до потолка рядов политеки. Они требовательно поблескивали сталью крошечных сот, и в каждой он мог найти уходящие в сотни тысяч лет прошлого знания о гармонии и музыке, о полетах и выращивании растений, о создании микроорганизмов и андроидов. Все, что накопило, а не потеряло человечество.
Но особенно Майкл любил кляссеры артефактов. Его завораживало, как едва различимые глазом картины или архитектурные конструкции от прикосновения могли увеличиваться в объеме, превращаясь в реальный предмет, шероховатый или гладкий, холодный или теплый, именно такой, каким он и был в своей настоящей, не уменьшенной жизни.
Отец помогал Майклу собирать политеку до тех пор, пока не узнал о мечте сына. И с тех пор… Об этом не хотелось думать.
Майкл сумел продержаться в серебряной нашлепке на голой голове и с клубком серебряных невидимых нитей в мозгу только три часа. Травмированный накануне организм дал сбой, не хотел плавать в информационном потоке. Тошнота накатывала волна за волной, боль сверлом вкручивалась в раненную в драке грудь.
