– А мне? – спрашиваю я.
– Конечно. – Останавливается, извлекает еще одну, разворачивает, кладет конфету мне на язык. Трет мне руки.
– Осень уже в воздухе, – размышляет он вслух. – Тебе не холодно? Хочешь мою куртку?
– Я отлично, – говорю я несколько напряженно.
– Я знаю, что ты – это отлично. Я спрашивал, не холодно ли тебе. – Улыбается, и я вижу, что он старается поднять мне настроение.
Молча посасываю конфету.
– Ты уезжаешь.
– Через несколько дней, не сейчас.
– Скоро.
– Слишком скоро, – соглашается он, сплетая пальцы с моими.
Несколько минут мы идем молча. А затем я отваживаюсь сказать:
– Учителя нужны где угодно. Даже в Мэне.
Он мягко сжимает мне руку, но ничего не говорит. У нас над головами разражается буйство птичьих трелей, пронизывает тишину. Мы оба смотрим вверх. Плотные кроны деревьев, обилие листвы – ничего не разглядишь. А затем они слетают над дорогой – темное облако.
– Никогда не видел столько ворон, – замечает он.
– Вообще-то это дрозды.
– А. Что б я делал, если б ты меня не поправляла? – Он игриво тянет меня за руку, но осознает, что выводит меня из равновесия, подхватывает за талию. – Какая умница, – бормочет он мне на ухо. А затем замедляет шаг и останавливается посреди дороги.
Не очень понимаю, что он затевает.
– Что такое?
Он прижимает палец к губам и нежно тянет меня вдоль обочины к купе сине-черных елей. В сумраке берет мое теплое лицо в прохладные ладони.
– Ты и впрямь что-то с чем-то, Кристина.
Я вглядываюсь в его светлые глаза, пытаюсь разгадать его слова. Он непроницаемо смотрит на меня.
– По тебе не видно, что тебе грустно уезжать, – говорю я, в голос проникает каприз.
– Конечно, грустно. Но признайся – у тебя будет некоторое облегчение. “Наконец-то лето закончилось, моя жизнь опять при мне”.
Я качаю головой.
Он качает головой – подражая мне.
– Нет?
– Нет. Я…
Он целует меня в губы, привлекает к себе, целует костлявое плечо, ямку у шеи. Пробегает ладонью по лифу, чуть медлит и скользит дальше, до самых складок юбки. Меня опьяняет изумлением. Он притискивает меня к древесной коре. Чувствую, как ее бугры впиваются мне в спину, Уолтон наваливается на меня, ведет рукой по боку, вторая – у меня под блузкой, поверх легкого изгиба груди. Его рот накрывает мой, прижимает мне затылок к стволу дерева, мне неудобно, однако ощущение не совсем уж неприятное.
Ириска цокает у меня на языке.
– Лучше выплюну, а не то подавлюсь, – говорю я.
Смеется.
– Я тоже.
Мне все равно, что это не по-дамски: сплевываю в траву.
Вот уж рука его у меня между ног, затерялась в складках ткани. Я чувствую, как он сгребает меня в горсть, по-хозяйски, тяну к нему губы, ощущаю его твердость меж нами. Вся кожа у меня напитана жизнью, все нервные окончания пульсируют. Дыхание у Уолтона рваное, настойчивое. Этого я и хочу. Этой страсти. Этой несомненности. Этого ясного знака его желания. Сейчас я готова на что угодно – о чем бы ни попросил он.
И тут – звук с дороги. Уолтон вскидывает голову, чуткий, как гончая.
– Что это? – выдыхает он.
Я склоняю голову. Ощущаю пятками низкий гул.
– Кажется, автомобиль.
Небо темно. Я едва различаю его лицо.
Он отстраняется, а затем вновь нависает надо мной, вцепившись мне в плечи.
– О, Кристина, – шепчет он. – Ты заставляешь хотеть тебя.
Тьма придает мне смелости.
