– Великий князь московский в силу входит и не против под свою руку княжество Елецкое взять.
Князь обратился во слух: не пропустить бы чего важного. После встречи с Олегом Рязанским, когда успокоил его Олег, решил Федор Иванович подстраховаться, переговоры с Москвою провести. Пока тайные, а дальше – уж как повернется. Олег Иванович, конечно, хорош: не притесняет, дани непомерной не требует, но и защиты сильной не дает. Его и самого татары едва ли не каждый год разоряют. И Москву сия участь тоже не миновала, только сил да княжеств, подвластных или союзных, поболее, потому и отважился Федор Иванович на переговоры – почву прощупать. Этим годом, по заверениям мирзы Салахмира, татары в поход не пойдут, а в следующем – кто их знает? Как говорили древние: «Хочешь мира – готовься к войне».
Вот и думал Федор Иванович о будущем. Невелико княжество, из городов – Елец только, да Воргол, да деревень десятка четыре. А все же – его люди, и он заботиться о них должен.
– На каких условиях? – спросил князь. А у самого сердце забилось.
– Про то не сказал. Говорит – личная встреча надобна, без посредников, с глазу на глаз.
Осторожен князь Московский – оно и правильно. Узнает о намерениях Федора Ивановича Олег Рязанский – быть беде: Москва-то дальше Рязани. А известно – добрый сосед ближе дальнего родственника. Коли татары нападут, от Олега Рязанского помощь быстрее придет. Хотя придет ли? А Москве выгоднее помощь в Елец послать, обороняя дальний городок на границе с Диким полем, чем пропустить врага до Оки или до Московских посадов.
Пока Федор Иванович сидел, задумавшись, Никита Глебович хрустел раками. И когда князь Елецкий отхлебнул пива и протянул руку к блюду с раками, оно уже было пустым. Чертыхнулся в душе Федор Иванович – и правда, горазд боярин до харчей. Пришлось копченым угрем пиво заедать.
Боярин доел последнего рака, отодвинул от себя миску с грудкой изломанных клешней и панцирей, отрыгнул пивным духом и добавил:
– Тут еще вот что, Федор Иванович. Насколько я понял из намеков, великий князь московский возжелал и рязанскую землю под себя подмять.
– А как же Олег Иванович?
– Про то мне неведомо. Князь Московский Василий Дмитриевич мне даже полслова о Рязани не сказал. Это уж я сам, дабы проведать чего, подпоил боярина из ближнего окружения князя да разговорил. Слаб боярин-то оказался, пить совсем не умеет, после первого кувшина язык совсем развязался – да он и не заедал почти. А после второго – эх, хорошее вино было – он мне все и рассказал.
– Может, пьян был да сдуру болтал?
– Э, не тот человек этот боярин, чтобы попусту болтать. К тому же известно: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Час от часу не легче. Скажет боярин пару слов, сам сидит ест, аж за ушами трещит, а у Федора Ивановича кусок в горло не лезет. Одна новость интереснее другой, и над каждой подумать надо, дабы шаги правильные предпринять. Ошибешься – попадешь в жернова меж Москвою и Рязанью. Два княжества великих имеют силу большую, схарчат и не поморщатся. Вот и думает князь.
– А про Витовта что слыхать?
Никита Глебович оторвался от копченого леща – от него только голова и осталась – и невнятно, с набитым ртом произнес:
– Ничего.
Раз новостей больше нет – уже хорошо. Стало быть, перемен нет. Хуже всего, когда новости есть: тогда мозговать надо, выход искать.
– Про виды на урожай не узнавал?
– С этого с Василием Дмитриевичем разговор и начался. Говорил – о нынешнем годе плохо репа да брюква уродились. Сказывал, если будет у вас урожай – везите, все возьмем.
– Что возьмут – это понятно, цену какую дадут?
– Про то не ведаю.
Боярин отложил в миску кости от рыбы, взялся за угря.
«Ей-богу, когда-нибудь Никита треснет от харчей, – мельком подумал князь. – И ведь не толстеет, чревоугодник! Худ не по чину, пора уж солидностью обзавестись».
Обмывшись в мыльне еще раз, они обтерлись насухо и надели чистое белье. Посидели еще немного, оделись в верхнюю одежду, да и разошлись. Боярин устал после долгой поездки, а князю сидеть недосуг было – надо обмозговывать услышанное.
За думками и вечер опустился. Князь, помолившись, уже в постель мягкую улегся, а все мысли в голову лезут. Данником ли Василий княжество его возьмет, наместника своего поставит? Сейчас он сам хозяин своего удела, а потом? «Ох, тяжек груз княжеский», – проваливаясь в сон, подумал князь.
А утром, едва он позавтракал, ключник заявился. Перекрестился на иконы в красном углу, князю поклон отбил.
– Чего тебе, Агей?
– Дык, монахи с челобитной заявились. В лесу, что монастырю принадлежит, поруб самовольный обнаружили.
Агей скривился, будто уксусу яблочного глотнул.
– Говорил же я, Федор Иванович, жаловаться они заявятся. Бревна-то на тын пошли.
– А что, на бревнах написано, где мы их брали?
– Нет, конечно. Так они говорят – следы от волокуш в город ведут.
