Закрыв глаза и вернув себе самообладание, вернулся в комнату.
? Леша, — в последний раз, попытался лон поговорить с мальчиком, намереваясь увозить его отсюда в больницу.
Мальчик молчал, а маленькая Наташа, несмело прикоснувшись вскользь к запекшейся на руке друга струйке крови, прошептала:
? Папа… он… почему он не реагирует? Пап…
В глазах девочки были слезы, которые никак не падали с ресниц.
? Все будет хорошо, — пообещал он дочери.
И стоило ему нежно вытереть слезы с ее ресниц, как мальчик безвольная фигура мальчика поехала в сторону и с неестественно глухим звуком упала на пол.
Наташа испуганно взвизгнула, отскочив, закрывая лицо руками, продолжая видеть все сквозь пальцы. Шпилев же, только свел брови, бережно взял мальчишку на руки и, убедившись все же, что тот жив, вынес его из комнаты, оживляя дочь голосом.
Наташа семенила за отцом по лестнице, старательно пытаясь быть как можно быстрее, со страхом и ужасом, заметив, что на ступеньки падала кровь…
После Леша долго лежал в больнице. Смотрел в одну точку и молчал, лишь изредка реагируя, кивая, но не имея сил что бы то ни было говорить. Валерий Александрович искал Лену, но безрезультатно, а через две недели, после внеочередного вопроса, Леша все же сказал:
? Они ее убили…
Это были первые его слова, стоившие ему огромных сил, после которых он хотел бы рыдать, вот только слез не было, вместо них он просто лишился чувств, чуть не упав с кровати…
Врачи говорили, что он уже никогда полностью не поправиться. Они утверждали, что у мальчика слишком сильная психологическая травма, и если тело его восстановиться, то разум прежним уже не будет никогда, боялись даже, что он не заговорит, но через две недели после происшествия он начал говорить, пусть и старательно выдавливая из себя слова и тратя на это силы, а через месяц ему хватило сил рассказать о том, что случилось той ночью. Он рассказал, как три черных мага убили его сестру, используя ее как жертву ритуала. Он так хорошо, все помнил, что от этих воспоминаний, его выворачивало. Он буквально заново видел, как она плакала, как даже звала его по имени, а он совсем ничего не мог сделать один против взрослых черных магов.
Говоря он плакал, но вытирая слезы, продолжал говорить, понимая, что правда была нужна, что бы все стало ясно и надеясь где-то внутри, что когда он все расскажет, ему станет хоть немного легче, ведь говорят, что порой душу стоит кому-то излить…
Он рассказал все, опустив конечно несколько деталей, тех от которых больное с рождение сердце упрямо стремилось остановиться. Он совсем не сказал, о том, как эти маги потом избили его, видимо что-то проверяя, и как потом просто кинули в реку. Он не смог сказать, как возвращался домой, совершенно ничего не понимая, почти не помня тот путь. Он не сказал, как уже дома, чудом вернувшись, он увидел кроватку Лены и как на этом для него все закончилось…
Он не говорил об этом, считая, только смерть своей сестры важным фактом той ночи…
Это было в прошлом, все это он уже пережил, но именно сейчас он сидел у стены именно с тем же взглядом, что до сих пор помнила Наташа. Он точно так же смотрел в одну точку, без малейшей жизни или воли в глазах.
Тогда маги-медики избавили его от этого прошлого, оставив ему лишь факты и никаких ярких картин. У него было лишь осознание и никаких воспоминаний и только тогда ему стало чуточку легче, ему перестали сниться кошмары и он перестал вздрагивать от вида огня, вот только теперь, когда Иденбург вернул ему все, перед глазами, как прежде так явно скользили огненные блики по асфальту, окропленному кровью и средь начертанных знаков лежало расчлененное тело его крохотной сестры…
Он будто попал назад… на десять лет назад, до конца уже не понимая, где прошлое, где настоящее и кто он есть, будто все что в нем было, сводилось к этому далекому болезненному воспоминанию.
? Леша, — шепнула нежно Наташа, опускаясь рядом на колени, а после понимая, что это не то имя, которое он ждет, и тут же исправилась. — Сэт… Милый мой Сэт…
Она нежно прикоснулась к его щеке и ресницы его вздрогнули, распуская по радужкам глаз волну прояснения. Это имя, эти руки, этот запах, это было напоминание о другом, о том, что есть, о том, что было сейчас важно, но он не смог отозваться, с трудом дыша при столь жгучей боли в груди.
? Прости меня, родной, — прошептала она, обнимая, желая хотя бы согреть это, будто оставленное душой тело.
Холодные руки медленно и неспешно, легли на ее спину. Он обнял ее и аккуратно, как сокровище, прижал к себе. Он закрыл глаза, и по левой щеке в ее черные волосы скользнула слеза. Единственная слеза, на которую у него хватало сил.
? Я тебя никому не отдам, — прошептал он тихо, но так будто собирался дать клятву. — Пока я буду жив, я буду защищать тебя.
Он так мучился и призирал ту далекую свою беспомощность, что теперь, когда он стал намного сильнее, просто не мог позволить хоть кому-то из
