все по моей вине. Я сам не знаю, почему я думал именно так, но иного объяснения данной просьбе я просто не видел, и эта надежда, такая яркая и такая по-детски трепетная, стала для моего сердца настоящим лезвием. Не знаю, что было тогда на моем лице, но мальчик изменился. Надежда исчезла. Вернулась печаль и даже легкое отчаянье. Он опустил глаза и, тяжело вздохнув, прошептал:
? Нет, вы меня не так поняли. Я действительно просто хотел бы поспать. Мне нужно хоть немного отдохнуть, но из-за боли, я не могу нормально спать все это время.
Мне стало совсем стыдно, ведь я не только обрек этого мальчика на мучения, я еще и допустил крайне ужасную мысль о том, чего желал этот ребенок. Видимо он был сильнее меня, сильнее взрослого мага.
? Я понял, принесу, — согласился я тогда поспешно, стараясь как можно быстрее оставить его одного, что бы не думать, как смотреть в его голубые глаза.
Да, я мечтал выполнить его желание, ведь это была простая выполнимая просьба, которую я обязан был выполнить хотя бы для того, что хоть немного искупить свою вину. Именно об этом я и думал уходя. Я хотел ему помочь хоть немного, дать ему хоть какой-то шанс выжить в смертельном капкане, который сам для него и создал.
В тот день все же ничего ему не принес, и дело было конечно не в метаниях и не в сомнениях, просто все изменилось, пока мы говорили. Когда я поднялся наверх, то тут же узнал о нашей «победе» ведь именно в этот день сдался в наши руки Илья Вересов, новый Дьявол черных магов.
Когда я увидел этого Дьявола, мене стало очень обидно за его слугу, действительно верного, возможно куда вернее всех, кого я видел прежде. Он так надеялся, что все, что он терпел, было не напрасным и его учитель не станет спасать его ценой своей жизни, но… видимо его забота о предателе белых магов была не только оправданной, но и взаимной.
Я просто не представлял, как ему об этом можно сообщить, мне казалось, что для этого ослабленного измотанного ребенка, это могло стать слишком невыносимой новостью. Мне хотелось и смягчить это им в то же время, было очевидно, что смягчить подобное просто не возможно, тяжело и больно. И как назло при этом, именно мне нужно было идти за этим мальчиком, что бы сказать ему, что его пришли спасать, а значит, все что он вынес тронуло его опекуна, но при этом, обрекало их обоих на смерть.
Валера буквально велел связать мальчонке руки, а я не мог и думать о том, что бы просто заставлять его двигаться. Все это было слишком жестоко даже для меня, и как держался этот мальчик, мне было совершенно не понятно.
Сейчас я почти не помню, как вернулся в подвал, будто воспоминания скрасились совсем. Еще тогда мне все казалось туманным. Я совсем не помню, как подбирал слова, и как это прозвучало, зато я очень четко, как будто это было вчера, помню его глаза. Я до сих пор не знаю, что именно отражалось в этой буре эмоций на его лице и о чем он думал, даже не догадываюсь и побоюсь предполагать, однако он, хоть и смотрел на мир ни то напуганным, ни то ошарашенным взглядом, хотя быть может это была и решимость…
? Что ж, вяжите, — только и прошептали его губы.
Он сложил руки за спиной и отвернулся от меня, но покорности в этом все же не было в этом была некая дерзость даже, что-то гордое во всем этом сохранялось. Это меня продолжало поражать, и я все де не удержался.
? Злишься? — вырвался из меня вопрос.
? Нет, конечно, — тихо отозвался Сэт. — Делайте, что должны.
? Прости…
Но почему-то даже тогда куда приоритетней мне был мой друг и его безумные цели, нежели мои личные метания, сомнение и чувство вины. Я все же стал связывать его запястья, и только тогда заметил, что они уже не раз разодраны в кровь множеством веревок, но даже так жалость не взяла надо мной верх, я лишь постарался не затягивать веревки, совсем не предполагая, что это может сыграть немалую роль.
Мы шли по коридору и молчали. Сэт как-то мрачнел буквально на глазах. Потом я оставил его в кабинете с Валерой. Я все же не мог оставаться там, уж слишком много противоречий было во мне от происходящего, прямо сейчас по моей вине, у меня на глазах, да и тогда, как впрочем и сейчас время от времени мне мерещились глаза этого слепого мальчика, по имени Сэт.
Я привел его в кабинет и покинул его там с наставником и моим другом, так хотел Валера, а я был даже рад этому, ведь так я мог не смотреть на этого ребенка не слышать его голоса и возможно даже не думать о нем. Впрочем, на последнее я надеялся напрасно. Однако именно благодаря моему отсутствию там все сложилось именно так, как сложилось, а главное я этого не видел. Все что мне досталось на память о том моменте, это запись, сделанная камерой в кабинете некогда принадлежащем давно покойному Николаю Вересову.
Я смотрел ее один единственный раз и больше видеть ее не желал. Я совсем не помню разговоров, не помню слов, зато помню красные злобные глаза своего друга и прожилки напряжения на его висках. Он кричал. Их сора с Ильей тогда переходила все рамки, и они увлеклись ей, даже я при просмотре только за ней и следил, совсем упустив момент, когда, как мне казалось, обессиленный ребенок нашел в себе силы избавиться от веревок и даже изменить ход событий.
Этот мальчишка был достаточно шустрым, что бы схватить пистолет со стола и без малейших колебаний выстрелить Валере в ногу. Только в этот миг о нем вообще и вспомнили, как и находящиеся там маги, так и я, наблюдающий за записью. Как странно тогда и ошарашенно Валера посмотрел на этого
