Теперь не хватало лишь прикосновения…
Она улыбнулась, пытаясь представить, как бы он мог к ней прикоснуться, наверно он бы положил руку, поверх ее руки, или быть может провел бы рукой по крылу… Нет… Его пальцы скользнули по одеялу на плече, к шее, а затем вниз по обнаженной спине меж лопаток.
Она улыбалась, закрыв глаза. Все же она забыла нежность его прикосновений, ведь он всегда любил прикасается почти всей кистью одновременно, легко скользя по ее коже, будто стараясь увидеть ее рукой. Она так и не спросила у него, было ли это привычкой, было ли это и правда изучением или просто подобные прикосновения приносили ему большее удовольствие. У своих иллюзий она не хотела спрашивать, да и это было меньшее, что она хотела бы знать.
Он сел рядом и рука его исчезла.
? Прости меня, — прошептал он.
Такой знакомый, такой живой голос. Она так давно не слышала этого звучания, этого тона. Ей было не важно даже что он говорил и зачем, только бы этот безумный дурман длился как можно дольше, что бы он не прекращался и ее окутывал запах и голос, а лучше, если и прикосновение вернется.
? Я столько хотел бы тебе рассказать, столько объяснить, но уже так поздно и так мало осталось слов и сил. Мне кажется, меня уже невозможно понять, так глубоко я потерялся где-то на дне пропасти из собственных мыслей и чувств.
Он выдыхает, так знакомо, так устало. Он делал так еще в детстве, когда был совсем еще мальчишкой. Он именно так выдыхал воздух, когда слова давались ему с трудом, хоть и говорил он их по продуманному сценарию, как заученную реплику, но слишком личную, что бы легко отпускать ее на свободу. Видимо она даже сейчас слишком хорошо помнила его привычки, что так идеально могла его приснить.
? Поэтому просто прости меня, если можешь и позволь уйти.
Он встал, но не успел сделать и шага, как она поймала его за руку, перевернувшись на кровати.
? Нет!
Не то что бы она хотела его удержать, она понимала что иллюзии и сны не вечны, но не так быстро.
? Не уходи так быстро, побудь со мной хоть немного, — шептала она нежно, прижимая щеку к его ладони, — умоляю, я так тебя ждала, так скучала, не уходи так быстро, побудь со мной до рассвета.
Она была уверенна, что на рассвете все рассеется, но раньше было бы не плохо, если бы все осталось до этой грани, что бы она могла хоть немного вернуться назад, хоть немного побыть счастливой.
Он смотрел на нее с ужасом и страхом, будто не знал, что она его слышит. Она чувствовала эти эмоции будто кожей, будто его рука только ими и отдавала.
? Наташа, — шептал он, осторожно, боясь ее спугнуть, — послушай…
? Я не хочу, — отвечала она, утягивая его к себе на кровать.
? Любимая, я…
Не хотела она слушать слова собственного воображения, поэтому она поцеловала свою иллюзию запрещая таким образом, что бы то ни было говорить. Он почему-то не сразу отдался, будто все еще прибывал в неком страхе перед ней, будто его сковывало чувство вины, но она об этом даже думать не хотела, увлекая его к себе. Она все еще хорошо помнила его тело и те прикосновения на которые он ярче всего реагировал, но это иллюзия будто не могла расслабиться. Каждая жилка его тела прибывала в напряжении, но он не пытался сопротивляться ее воле, как впрочем и всегда, будто просто покорялся ей. Впрочем, подобного ей сейчас было достаточно. Даже нравилось немного подчинять его, нравилось это напряжение в плечах, когда скользишь по ним под рубашкой, нравились напряженные даже чуть подрагивающие мышцы спины. Это казалось ей чем-то вроде пьянящей игры. Стягивая с него рубашку, она скользила губами по его коже, чуть царапая его клыками, дразня саму себя, предвкушая удовольствие укуса.
Она вслушивалась с сердцебиение жертвы в волнительный трепет его крови. Она знала, что он ей позволит, знала что не запретит, даже если она увлечется и причинит ему боль, но сейчас она почему-то чувствовала в нем страх и руки его на ее плечах, так несмело и осторожно заключали ее в объятья.
Это все таки злило и она не жалея его ни на миг резко вонзила клыки в его напряженное тело, заходя ими в глубины тела за ключицей. Он болезненно выдохнул с глуховатым стоном, но не отпрянул, только рука на ее плече вздрогнула, но не стала ее отстранять.
Она пожелала, что была так жестока с ним, чувствуя в его крови такую бурю эмоций. На миг она даже подумала, что подобное невозможно выдумать, да и не знала она о его жизни так много, что бы чувствовать нечто подобное против его воли. Там гнев мешался с смирением. Там покорность обретала волевую силу. Там напряжение было лишь попыткой управлять самим собой. Там желание сбежать было запретным, но желаемым краем. Ей стало жаль его… ей стало жаль, что она была так жестока и не оправданна зла, ведь она его любила, но вновь вела себя, как стерва. Она не торопилась выдернуть клыки, зная, что это обычно больно, а напротив стала поглаживать языком ранки, жалобно и виновато глядя на него.
При всем напряжении тела, лицо его было спокойным, и лишь сейчас она заметила, что левый его глаз был красным и спокойным куда сильнее, нежели второй привычно блекло-голубой. Он даже чуть улыбнулся ей одним уголком губ. Видимо он даже теперь после всего, призраком или иллюзией, оставался верен своей ласковой покорности ее прихотям. Это радовало, ведь так он позволит ей и большее. Она вытянула клыки, немного даже спешно и
