живет «веселая вдова».
Пораздумав, Бабель решил позвонить еще одной своей любовнице — Евгении Соломоновне Хаютиной, жене председателя Комитета партийного контроля товарища Ежова. Женька в кремлевских делах осведомлена даже побольше Пешковой. А в постели жадна до любовных утех, как жаден бывает постоянно голодающий человек. Да и то сказать: Колька Ежов не балует свою супругу мужским вниманием: всем известно, что Ежов больше склонен к мальчикам с женскими попками. Да и молоденьких сотрудниц своего ведомства он не обходит стороной. Так что ему не до жены.
Но и Евгении Соломоновны тоже не оказалось в Москве. Домработница Ежовых сообщила, что та еще не вернулась из Одессы.
После двух неудач судьбу в третий раз испытывать не хотелось. Бабель заставил себя сесть за стол и приняться от уныния за очередную пьесу, которая, в отличие от предыдущей, наконец-то потрясет все московские подмостки.
Итак, пьеса. Название… Название придумаю потом. Действие пьесы происходит в середине двадцатых годов. Маленький городок на юге… А почему, собственно, маленький? И почему на юге? И почему в середине двадцатых? Не лучше ли дать некую промышленную стройку, что-то вроде Кузбасса или Днепрогэса? Правда, я не имею понятия, чем и как жили эти стройки, даже не знаю, что там и как называется. Бывал, заглядывал, но не вникал. А если просто борьба нового со старым в психологии людей? Как-нибудь связать с борьбой партии с вредительством, терроризмом и прочими вещами… Победа коммунистической морали над старыми традициями и буржуазными условностями… Пожалуй, это будет лучше. Итак, промышленный город середины тридцатых годов… Отдел НКВД. Сотрудник… Нет, сотрудница. До исступления преданная революции. Фамилия, разумеется, русская, но с известным «душком». Скажем, Смоленская или Варшавская. Имя тоже русское, а отчество… отчество: Львовна или Борисовна. Сотрудник — наоборот, типичный русак, но себе на уме. Оба работают по разоблачению, но если он спустя рукава, то она… Здесь основа конфликта. Далее завод или фабрика. Там примерно то же самое. Противостояние…
Бабель увлекся и даже не заметил, как подошло время обеда.
Обед подавала домработница, девка лет тридцати, криворожая и рябая: жена специально подобрала такую, чтобы у мужа не было соблазна. На первое украинский борщ, на второе жареная картошка с салом. Ну и… пара рюмок водки.
После обеда — мертвый час, растянувшийся на два с половиной. Проснувшись, лежал, смотрел в потолок, блаженствовал. Потом снял с полки последнюю свою книжку, стал читать, увлекся: хорошо написано, черт возьми! Умею.
Вернулась со службы жена. Принесла новости: кого-то арестовали, кто-то ждет ареста. Поговаривают, что Ягоду снимают с поста наркомвнудела, а вместо него прочат то ли Ежова, то ли Кагановича, то ли Хрущева. Сталин вернулся из Сочи, ожидаются перемены…
Звучал голос жены, за окном возились воробьи, слышались близкие звуки работающей паровой «бабы», забивающей в землю сваи. Эти звуки били по голове, отвлекали… Надо все бросить и ехать на дачу… Но жена работает, дочь ходит в школу… Прислуга — ее еще надо найти. Пока ищешь, «баба» заколотит последнюю сваю, а воробьи думать не мешают.
Бабель отметил про себя: с Ежовым знаком хорошо, можно сказать, друзья; с Кагановичем тоже, а вот с Хрущевым знакомство шапочное, надо бы упрочить. Лучше всего через того же Кагановича. Надо будет встретиться с Аграновым, с Паукером: эти люди многое знают, к тебе относятся с пиететом.
Дочка вернулась с музыкальных занятий. У нее новости из той же пьесы: чей-то папа арестован, кого-то из одноклассников не досчитались на первой же школьной линейке, а теперь выясняется, что и у них папы вранары и каэры. Вот так вот — уже пригвоздили к стене короткими и хлесткими словечками. Новояз! Народное творчество! Почти о том же пишут газеты. Но «враги народа» и «контрреволюционеры» еще не влезли в новые сапоги экономического размера.
Незаметно подкрался вечер. Вместе с ним по жестяному подоконнику забарабанил осенний дождь. По радио передавали последние новости из Испании. В Испании Кольцов… Может, и самому попроситься туда же?
Глава 8
Унылые мысли Бабеля прервал звонок в дверь. Из кабинета было слышно, как жена пошла открывать. «Иду, иду!» — говорила она, проходя мимо кабинета своего мужа.
Почти сразу же вслед за ее «иду, иду» послышались раскатистые, уверенные мужские голоса.
«Кого бы это черт принес на ночь глядя?» — с досадой подумал Бабель.
Оказалось, что черт на ночь глядя принес Ефима Григорьевича Евдокимова и Леонида Михайловича Заковского. Он принес жизнь.
С Заковским Бабель, проходивший под чекистской кличкой Лютов, когда-то служил в ВЧК-ОГПУ еще в Питере, потом встречался в Одессе в середине двадцатых, когда Леонид был там начальником ОГПУ. Евдокимова знавал по Северному Кавказу, где тот занимал высокие посты в том же ОГПУ, прославился расказачиванием на Дону и Кубани, на Тереке и Сунже, усмирял бунтовавших горцев. Старые друзья-товарищи, проверенные временем. Нынче они высоко
