Глава 17
— А баба евоная, — говорил пожилой казак в шароварах с лампасами, комкая в землистых ладонях барашковую папаху с красным верхом, — в колхозе не труждается, а трудоднёв ей записуют поболе, чем другим колхозникам. А еще товарищ Гуртовой, когда почали возвертать скот колхозникам в личное пользование, взял себе лучшую корову, а свою бросил. И казаков спаивал, когда выбирали председателя совета, чтоб его, Гуртового, обратно председателем выбрали. И секретарь партийной ячейки у него на кукане: что Гуртовой скажет, за то он и агитирует через своих партийцев. Об всех энтих безобразиях я писал в крайком партии три раза, за что и был исключен из партии как элемент, который приверженный бывшему товарищу Троцкому. А какой я троцкист, прости господи? Один наговор — да и только.
Вторым привели Андрея Капустина, мужика лет сорока, щуплого, с резкими чертами лица и маленькими черными глазками, близко посаженными к переносице и упрятанными под кустистые брови. Люди такого типа, как заметил Артемий Дудник, если упрутся во что-то, то с места их сдвинуть совершенно невозможно, они только все более и более озлобляются, перенося свое озлобление на весь мир, не входя ни в какие объективные обстоятельства. Артемию не нравились такие люди: их правда неприятна и чаще всего вызывает раздражение даже у тех, кто придерживается одного с ними взгляда на жизнь и текущие события. Такие упёртые люди только портят все, и правда из-за их упёртости становится как бы и не правдой, а чем-то совсем наоборот.
— За что вас посадили в холодную? — спросил Дудник, перебирая бумажки, чтобы не встречаться взглядом с ненавидящими глазами Капустина. «И как только с ним баба живет?» — подумал он, вспомнив закутанную до глаз женщину и ее мелодичный голос.
— А ни за что. Как получили телефонограмму, что приезжает комиссия НКВД, так и посадили. Шлаков, участковый наш, мне так прямо и сказал: посиди, говорит, для своей же пользы, пока комиссия не уедет.
— И все-таки причина какая-то была?
— Была, товарищ следователь. Как не быть. А причина в том заключается, что нынешние станичные властя хотят пустить по миру колхоз и самих колхозников, а я везде выступаю против такой их политики. Они самые настоящие контры, товарищ следователь, и враги трудового народа.
— В чем же проявляется их контрреволюционность?
— Как в чем? За какие шиши Гуртовой построил себе дом? А председатель колхоза? Они даже Шлакова, этого бывшего шахтера, под себя подмяли, задобрили, оженили его на председателевой дочке, и он у них, как бык взналыгаченный, куда цоб, куда цобе, туда и тащится. И в Вешках у них своя рука имеется, и в Миллерово, и в Ростове. Все опутали, все под себя подобрали, товарищ следователь. Никакого житья от них нету и никакой пользы советской власти. Один сплошной вред. Жируют, как атаманы при царе, а кто супротив пикнет, того в кутузку или на выселки. Месяц тому тройку полномоченных прислали для наведения порядка, так они и тройку умаслили и сбили с партийного пути: развели мужиков по квартирам вдовушек, какие особо известные в станице вертихвостки, они их в постелю позатягали, кормят, поят да еще телесные удовольствия с ними справляют. Даже жидка молодого… извиняюсь, товарищ следователь, товарища Фридмана, и того с панталыку сбили, подсунув ему самую прожженную нашу станичную вертихвостку Верку Паничеву. Баба красивая, в теле — вот он, товарищ то есть Фридман, и не уберег свою партийную и мужскую честь и совесть.
— И давно все это началось?
— Что началось? — переспросил Капустин.
— Все эти безобразия.
— Так с тех самых пор, как осенью тридцать второго года посадили все станичное правление за невыполнение плана хлебозаготовок. Тогда и прислали новых: секретаря партийного, начальника милиции и других. А Гуртовой — он местный, счетоводом был. Он как-то выкрутился и взял над всеми верх. Когда нам товарищ Сталин прислал помощь зерном по причине голода… спасибо товарищу писателю Шолохову, что вступился за простой народ и написал товарищу Сталину о наших безобразиях… так вот, когда помощь эта пришла, Гуртовой зерно распределял среди колхозников и на этом возвысился, а потом, поскольку за ним никакого контроля не было, стал жульничать, и кто против выступал, тех он и… это самое… и меня тоже, как я уже вам докладал…
Ни в первый день, ни во второй Дудник так и не смог заполучить для беседы партийного секретаря Колодченко: тот как уехал с утра в Вешенскую, так и пропал. А на другой день в Дом для приезжих стали приходить казаки и бабы, — помимо тех, что вызывали, — и рассказывать, какие Гуртовой и все остальные руководители станицы правильные и чуткие люди, как пекутся они о благе трудового народа и всех колхозников, как мало заботятся о себе самих и своих семействах, так что жены их вынуждены ходить по соседям и просить то того, то этого для пропитания и поддержания своего существования. Обеляя Гуртового со товарищи, люди поносили того же Андрея Капустина и других жалобщиков, выставляя их как бездельников и воров. Ясно было, что ходатаев этих направляет одна рука, чтобы запутать следствие и пустить его по ложному пути.
Стали отказываться от своих писем и сами жалобщики, ссылаясь на то, что черт, мол, попутал, потому и оклеветали зря хорошего человека.
И так день за днем, день за днем, день за днем… Однажды Атлас, терпеливо и обстоятельно записывающий все, что говорилось в кабинете,
