почти идеально круглые, с туго натянутыми подушечками щек, хотя сам Князь был поджар, жилист и довольно мускулист. Облик завершали редкие волосики, утиный нос и неожиданно срезанный подбородок под расползшимися на все лицо губами.
Дождавшись, пока Туманов приблизится, Князь указал пальцем место, где следовало остановиться. Барбарис опустился на койку рядом с ним и забросил ногу за ногу. Лежавший наверху вор поднял голову и сонно уставился на Туманова заплывшими глазами.
Большинство арестантов досматривали сладкие утренние сны, которых до подъема еще можно было увидеть немало. Воры, как правило, вообще дрыхли допоздна, игнорируя окрики вертухаев. Было непонятно, почему сегодня они изменили своей привычке. Сказать, что Туманов чувствовал себя неуютно, значит, ничего не сказать. От тревоги перехватывало дыхание и сводило мышцы. Одна нога Туманова была охвачена противной мелкой дрожью, из-за чего ее пришлось отставить в сторону.
Состояние пожилого человека не осталось незамеченным.
— Чего зассал? — беззлобно спросил Барбарис. — Или вину за собой чуешь?
— Ничего я не чую, — отрезал Туманов.
Он плохо представлял себе, как следует разговаривать и держаться в подобной ситуации. У воров существовало множество способов придраться к жертве и, слово за слово, заставить допустить какую-нибудь оплошность. Затем выносился приговор и следовало наказание. Одному сидельцу, неосторожно ляпнувшему что-то, присудили драить полы две недели подряд. Другой расплатился деньгами. Они еще легко отделались, как понимал Туманов. И теперь он чувствовал себя так, будто стоял на минном поле, где одно неверное движение могло повлечь за собой трагическую развязку.
— Ты здесь хвост не поднимай, шершень, — сказал заплывший. — Втяни поглубже, пока с языком вместе не отрезали.
— Зачахни, Шаман, — прикрикнул Князь снизу. Его глазки ни на мгновение не упускали Туманова из виду. — За что чалишься?
— Ни за что, — ответил Туманов ровным тоном. — По ошибке.
Тут все так говорили, он уже успел это усвоить. Никто не признавался в совершенных преступлениях и тем более не каялся.
— Понятное дело, — ласково согласился Князь. — Только игра в несознанку закончилась.
— Въезжаешь? — вставил Барбарис, нетерпеливо качая ногой.
— Нет, — признался Туманов.
Что такое «несознанка», он понял. Это значило, что он не признает своей вины за совершенное преступление. Но почему вдруг воры озаботились делом Туманова? Какая им разница, как ведется следствие? Чего они вообще хотят?
— Слушай меня, — заговорил Князь негромко, почти дружелюбно. — Жизнь у тебя одна, и какой она будет здесь, — он обвел рукой замкнутое пространство камеры, — зависит от меня: хорошей, плохой или совсем никакой.
— Не будет жизни то есть, — разъяснил заплывший.
— Цыц! — Князь смотрел Туманову в глаза, словно гипнотизируя его, подменяя мысли своими, лишая воли к сопротивлению. — Кончай отпираться, Вадим Петрович. Вызовут на допрос, подмахни протокольчик и живи себе дальше. На зоне будет легче, чем здесь. Там небо видать и дышится легко. Десяточка пролетит, даже оглянуться не успеешь. Читать любишь?
— Что? — растерялся Туманов.
— Любишь, — ответил за него Князь, доброжелательно кивая головой. — Такие, как ты, вечно в книжках роются. Так я черкну маляву, кому надо, тебя библиотекарем поставят. Хочешь?
— Насколько я понимаю, на зону попадают осу?жденные. — Туманов машинально в последнем слове сделал ударение на «у», как это делают сотрудники правоохранительных органов. — А я не виноват.
— Нам пох, — грубо перебил его Барбарис, нога которого дергалась все быстрее. — Сделаешь, что тебе сказано, и дыши дальше. Не то кислород перекрою, гнида.
Он неожиданно вскочил и схватил Туманова пальцами за горло, больно сдавив кадык. Дышать сразу стало нечем, в глазах потемнело. Туманов слабо махнул рукой, стремясь освободиться, но уголовник уже сидел на прежнем месте, опять забросив ногу на ногу.
— Желаешь продолжения? — поинтересовался Князь, почесывая татуированное плечо. — Или договорились?
— Я не виноват, — просипел Туманов, изо всех сил стараясь держаться с достоинством или хотя бы просто прямо.
— Не винова-атая я-а-а! — гнусаво пропел Шаман с верхней шконки.
Воры засмеялись. Но в их смехе не было веселья. Только издевка и нескрываемая угроза.
В камере зажегся свет, дверь загремела от ударов снаружи, зычный голос объявил подъем и предупредил, что через полчаса начнется проверка.
— Ладно, ступай, — махнул рукой Князь. — Я сказал, ты услышал. Потом не обижайся.
Аккуратно переставляя ноги, которые вдруг отказались повиноваться, как после изрядной доли спиртного, Туманов вернулся на место и принялся заправлять постель. Вокруг него отхаркивались, сморкались, переговаривались, шаркали, выпускали газы, спорили, шутили, рассказывали бессмысленные сны, толкались, двигались, разминались, что-то грызли, чем-то запивали… Он не видел и не слышал ничего. Словно в вакууме оказался. Беда, приключившаяся с ним, дала знать о себе с новой силой и неожиданной остротой. Как будто закончилось действие наркоза, и рана откликнулась на это
