сама вызвалась прийти. Ну и ладно.
Время до вечера тянулось долго, а когда за окном стемнело, Андрей не мог и вспомнить, чем занимался. Вроде бы не задремал ни разу, но состояние было такое, будто проспал несколько часов кряду, и голова сделалась тяжелой и бессмысленной, как теплый арбуз.
Пришла Уварова, пожаловалась на жару, отправилась принимать душ. Попросила у Андрея какую-нибудь одежду, он выдал ей свою рубашку. В ней гостья и выпила первую рюмку. Продолжение последовало в виде повторного душа, так что рубашка больше не понадобилась, потому что оба уже успели увидеть друг у друга все, что можно и чего нельзя.
— А ты стал еще лучше, чем был, — оценила Уварова, когда с содержимым бутылки было покончено.
— Ты тоже, — сказал Андрей, которому вежливость не позволяла оставить комплимент без ответа.
— Включи кондиционер, — попросила она, облизываясь по-кошачьи.
Вместо того чтобы выполнить просьбу, он отставил рюмку и припал к ее влажному проспиртованному рту. Его язык заставил ее губы раскрыться и бесцеремонно скользнул внутрь, принявшись исследовать каждый закоулок с дотошным усердием. Тело Уваровой охватила дрожь нетерпения. Она оповестила о своем состоянии громким протяжным стоном, и Андрей прервал поцелуй, чтобы предупредить ее:
— Только больше кричать не надо. Соседи…
— Да пошли они!..
Она обхватила руками его шею, притянула к себе и выгнула спину. Одна рука Уваровой вцепилась в его шевелюру, пока другая поглаживала мускулы, перекатывающиеся под атласной кожей его спины.
— М-м! — задыхалась она. — Ох! Ай!
Вокальные рулады были ее коньком во время секса. Чтобы не позволить ей разойтись еще больше, Андрей снова накрыл ее перекосившийся рот своими губами. Одновременно с этим он надавил ладонями на ее плечи, опрокидывая на спину. Уварова с готовностью растянулась на диване, удерживая Андрея за затылок хищно изогнутыми пальцами. Их сплющившиеся грудные клетки вздымались и опадали одновременно, испытывая все возрастающую потребность в кислороде.
— Ты скопировала дело? — спросил он, когда продолжать поцелуй сделалось невозможным.
Его голос был прерывистым, как будто он только что вынырнул на поверхность из морских глубин.
— Не ломай кайф, Андрюша, — взмолилась Уварова. — Иди сюда.
По неизвестной причине ее грубоватый жаргон возбудил его сильнее, чем нагота. Разминая ее груди, как два тестяных кома, он повторил вопрос.
— Не только скопировала, но и принесла распечатку, — простонала Уварова. — Прямо сейчас изучать станем.
— Сначала я тебя изучу.
Он рыкнул, укладываясь сверху. Ее ногти поползли от его плеч вниз, по гладкой поверхности спины. Мышцы были восхитительно твердыми, кожа — влажной, но зато прохладной. Его талия грациозно опадала перед горделивым возвышением ягодиц, сразу за которыми начинались упругие ляжки, поросшие редкими жесткими волосками.
— Ты такой твердый, — пробормотала Уварова. — Давай. Ну, давай же…
— Я сам разберусь, когда, — ответил он, сопя.
Одна его рука ушла вниз, шаря между их телами. Волна страсти накатила на Уварову, потом еще одна… и еще… Она чувствовала, как плавится от этого жара, словно вся сделана из мягкого, податливого воска.
Ей казалось, что прямо сейчас она потеряет сознание от сладостной пытки, устроенной его пальцами, ласкающими внизу.
— Андрейка! — вскрикнула она точно так же, как много лет назад, когда он компенсировал свою неопытность одним лишь напором.
— Тсс! — потребовал он, глядя на нее затуманенными, остекленевшими глазами.
— Ты меня убиваешь, — прохрипела она в ладонь, зажимающую ей рот.
— Это не навсегда, — пробормотал он, устраиваясь между ее бедер.
Уварова взвизгнула, грызя ребро ладони. Андрей заскрипел зубами, сдерживая себя, чтобы продлить свои и ее сладкие муки.
— Больше не кричи, — предупредил он. — А то брошу.
Несмотря на бешеный стук крови в висках, она его услышала. Не только его голос, но также его участившееся дыхание и мощный ритм его сердца, эхом откликавшийся на смятенное биение в ее груди.
А потом он сам нарушил тишину, к которой призывал. Первым.
Тогда и Уварова дала волю своим голосовым связкам. Из накрывшего ее небытия она слышала их слаженные крики экстаза, когда оба утратили всяческий контроль над собой.
Спуск с вершины наслаждения был таким же одновременным, хотя и не столь шумным, как восхождение. Ее голос был сонным и преисполненным любви, когда она спросила:
— У нас осталось выпить?
