Ее взгляд беспрестанно бегал по его лицу.
— И что ты собираешься сказать шефу?
Он притворно вздохнул и напустил на себя задумчивый вид.
— Пока не знаю. Кроме того, у тебя ведь… эти…
— Что? — не поняла Уварова.
— Ну, технические дни, — напомнил Плотников. — Ты сама говорила.
— А… это не проблема.
Она уже приняла решение. Это было видно по ее глазам, сделавшимся такими прозрачными, что невозможно было определить их цвет.
— Правда? — обрадовался Плотников. — Ты мне…
Он опустил взгляд. Уварова негодующе толкнула его в грудь:
— С ума сошел! Ты за кого меня принимаешь? Я тебе что, совсем уже прости-господи?
Он озадаченно заморгал:
— Но…
— Я в полном порядке, — успокоила его Уварова. — Это была шутка.
— Так значит ты меня вчера на…
Не давая соратнику договорить, она его поцеловала. Но это был не обычный поцелуй женщины. Уварова наглядно продемонстрировала, кому из них двоих отводится главенствующая роль. Одна ее рука взяла Плотникова за подбородок, заставляя того податься вперед и наклониться. Вторая рука властно обхватила его за затылок, постепенно усиливая нажим.
Потрясенный своим почти мгновенным возбуждением, он замычал, но произнести ничего не сумел, поскольку его слегка разошедшиеся губы находились внутри жаркого рта Уваровой. Неудобно выгнув шею, Плотников почувствовал, что у него слабеют колени. Она не давала ему перевести дыхание. Это был затяжной, сильный, властный поцелуй, на середине которого его рот раскрывался все сильнее под требовательными толчками языка Уваровой. Стремясь самоутвердиться, он перешел в контрнаступление и вскоре завладел инициативой, после чего его собственный язык погрузился в мягкую, сладковатую полость ее рта, где никак не хотел успокоиться, продолжая трогать и гладить все, до чего мог дотянуться.
Уварова резко отдернула голову.
— Ну-ну, — проговорила она, прерывисто и тяжело дыша. — Хватит, а то губы потом синие будут.
— Пусть, — выдохнул Плотников. — Пусть синие.
Все же он ел лук. Хорошо, что вчера.
— Ты что же, — усмехнулась Уварова, — с синими губами пойдешь докладывать, что я благонадежная?
— И пойду.
Сделав это решительное заявление, Плотников перешел к новому поцелую. На этот раз он действовал мягче, что компенсировала та откровенная твердость, которую постоянно ощущала Уварова, прижимая свои бедра к его бедрам. Для нее было очень важно сознавать, что она желанна. Это заставляло ее чувствовать себя совершенно неотразимой женщиной, единственной на всем свете, которая была нужна Плотникову.
Она отключила в мозгу регистратор неприятных запахов. Зажмурилась и перестала видеть целующего ее мужчину, воображая на его месте кого-то другого, отдаленно похожего на Андрея Туманова, но все же другого, более широкоплечего, более узкобедрого, с задорно торчащим чубчиком и гладким лбом. И находились они, разумеется, не в убогом кабинете с затрапезной мебелью, а в некой затемненной спальне с канделябрами, бархатными портьерами и балдахином.
Как только метаморфоза произошла окончательно, поцелуй Уваровой сделался нежнее, и она начала тихонько постанывать, смакуя вкус упругого языка у себя во рту. Услышав эти звуки, напоминающие кошачье мяуканье, Плотников дал волю своим рукам.
— Погоди!
Раскрасневшаяся Уварова вырвалась из его объятий, заперла дверь на замок и вернулась обратно, избавляясь на ходу от жакета. Как только она очутилась в пределах досягаемости, Плотников облапил ее за талию и стал искать «молнию».
— Я сама, — быстро сказала она. — Ты обещаешь за меня заступиться?
— А то… Конечно… Ты такая… Я совсем…
Бормоча бессвязные слова, Плотников еще активней зашарил ладонями по уже почти открывшемуся для него телу. Все то сдержанное сопротивление, которое Уварова оказывала вначале, растаяло, подобно маслу, находящемуся слишком близко от источника тепла. В ее представлении это был большой камин с пылающим внутри огнем. Кровать под балдахином трансформировалась в медвежью шкуру на полу. Именно там предстояло Уваровой отдаться любовнику.
Она не просто позволила избавить себя от остатков одежды, но и суетливо помогала Плотникову, раздевая его тоже. Еще никто и никогда не целовал ее с таким яростным жаром. Его страсть пугала и волновала ее. Влечение было гораздо сильнее страха. Уварова выгнулась назад, приглашая Плотникова
