Значит, в клетке есть дверца.
Если так, то однажды я вырвусь на волю,
Чтоб вовсю развернуться,
Чтоб увидеть вокруг необъятное поле…
И обратно вернуться.
Рядом было размещено еще одно четверостишие, принадлежавшее «перу» того же неизвестного поэта, но Туманов прочитать не успел. Загремели засовы, заскрежетали замки, завизжали дверные петли: в карцер впустили нового обитателя.
Князь.
«Вот и все, — сказал себе Туманов. — Вот и все. Вот и все. Вот и…»
— Мир в хату, — произнес Князь, опускаясь на корточки и вытягивая кисти расслабленных рук перед собой, словно собираясь справить большую нужду.
На приветствие можно было ответить по-разному. Например: «Ногам ходу, голове приходу». Или: «Часок в радость, чифир в сладость». Но Туманов ограничился тем, что просто поздоровался:
— Привет.
Сказать человеку, брошенному в камеру, «добрый день» или «добрый вечер» было бы оскорблением. Впрочем, Туманов был убежден, что Князь попал сюда по собственной воле. Не зря ведь Толик Соболев придумал фокус с карцером. Туманов подвох раскусил, но это не имело значения. В любом случае, он здесь. А рядом, в каком-то шаге от него, находится убийца, наверняка принесший с собой оружие. Отдохнет немного, сунет «перо» под ребра и постучит в дверь, чтобы выпустили.
— Что зыришь? — усмехнулся Князь. — Думаешь, резать тебя буду?
— Думаю, — ответил Туманов с вызовом и устроился на косой тумбе.
Это была самая удобная позиция для того, чтобы дать нападающему отпор.
— Правильно думаешь, — спокойно сказал Князь. — Просили меня тебя кончить. Знаешь, почему ты до сих пор живой?
— Нет, — ответил Туманов.
— Тот человечек, которому ты мешаешь, отменил заказ, пока ты в общей хате сидел. Покумекал и решил: сперва суда дождаться надо.
— Зачем?
Князь поднял взгляд:
— Не просекаешь? Все просто. Приговор вынесен, ты не отпирался.
— Я так просто не сдамся, — заявил Туманов, покрепче упираясь ступнями в пол.
— Если сдохнешь, то апелляции не будет, а приговор останется. Дело закрыто, ни висяков, ни косяков. Врубился?
— Все равно не сдамся, — повторил Туманов упрямо. — Давай, попробуй.
Князь беззлобно рассмеялся и сплюнул:
— Опять геройствуешь? Да успокойся ты. Стал бы я сам руки марать. Зачем мне «мокруху» на себя вешать? Вот, гляди.
Он выпрямился во весь рост, вывернул карманы, расстегнул мастерку. Оружия при нем действительно вроде как не было. Зато за резинкой трусов притаилась плоская бутылка водки.
— Я с тобой мировую пришел выпить, — признался Князь, свинчивая крышку. — Через час меня уведут, а ты жди другого. Вот он-то тебя и порешит, если я расклад правильно понимаю.
Исколотая синим рука протянула бутылку Туманову. Он взял, но к горлу подносить не спешил.
— Кто я для тебя такой, чтобы ханку со мной распивать?
Князь засмеялся, кивая круглой плешивой головой.
— Вопрос сформулирован правильно, поэтому отвечу. Ты мне никто, фраерок. Но есть в тебе что-то такое… — Он пошевелил пальцами. — Шамана укоротил, на цырлы не встал. Мужик. А с мужиком не западло выпить. Давай. Я к тебе со всей уважухой.
Туманов поднес бутылочное горлышко к носу. Пахло, вне всякого сомнения, водкой. Был Туманов уверен и в том, что колпачок, снятый вором, был целым, до того как его скрутили.
Пока он решал, принимать угощение, или нет, Князь достал две конфеты, одну протянул сокамернику.
— Не менжуйся, профессор. Чистая водяра. И даже не паленая.
Туманов запрокинул стеклянную фляжку и пил до тех пор, пока хватило дыхания. Потом отдал водку, уставился слезящимися глазами на конфету и стал сдирать с нее обертку. Пока он закусывал, Князь легко, не напрягаясь, опустошил бутылку и сунул ее на прежнее место. Карамельку разворачивать не
