собственно, было бояться? Того, что один из послов схватит пистолет? Ну, разве только для того, чтобы выстрелить себе в голову. Австрийцы, стянутые к штаб-квартире, тоже были податливы и в меру послушны — слишком большие рыбы плавали в этом начиненном взрывчаткой аквариуме. Его немного беспокоил Кляйн, однако, к его счастью, среди министров оказался врач — это был нефтяной министр дружественной Нигерии. Он осмотрел раненого и сказал, что если не принять меры, то он умрет. После этого министр Алжира Белаид Абдессалам лично сопроводил Кляйна вниз и передал в руки полиции и медиков, после чего вернулся обратно в штаб-квартиру.
Уже в карете скорой помощи полицейский спросил у тяжелораненого Кляйна:
— Вы заложник?
На что тот ответил:
— Нет, я исполняю волю палестинского освободительного движения. Меня зовут Энджи.
Боевика доставили в больницу, где тут же прооперировали: пуля разорвала толстую кишку, поджелудочную железу и важные артерии.
В качестве посредника на переговорах Карлосом был выбран ливийский посол, однако тот отбыл с визитом в Венгрию. Другим он не доверял. За исключением разве что иракского поверенного в делах Риада аль-Аззави, которому Карлос сразу заявил:
— Они, возможно, еще не знают, кто осуществляет эту операцию. Так вот. Передайте им, что я из Венесуэлы и меня зовут Карлос. Тот самый знаменитый Карлос.
С этого момента все переговоры проходили через поверенного. К требованиям Карлоса предоставить самолет добавилось еще одно: вернуть раненого Ганса-Йохима Кляйна, который пока даже не приходил в сознание.
Встретившись с представителями власти, аль-Аззави пересказал Карлосу, что раненому товарищу следует пробыть в больнице как минимум месяц. Отчасти это была действительно необходимость — Кляйн был подключен к аппарату искусственного дыхания. Но, конечно, это была одна сторона медали, другая — им нужен был хоть один участник захвата, который мог бы все рассказать. Это было настолько очевидно, что Карлос без раздумий бросил, что если Кляйну суждено умереть, то пусть он это делает в самолете.
Рассматривал его требования не кто иной, как австрийский канцлер, социалист Бруно Крайский, который прервал свои рождественские каникулы с семьей и экстренно прилетел в Вену. Доподлинно известно, что сам Крайский сочувствовал делу палестинцев.
В три часа дня шейх Ямани был вызван на разговор в отдельную комнату: то ли из сентиментальности, то ли из любопытства Карлос решил лично говорить с саудовским министром. Взлет карьеры Ямани пришелся на правление короля Фейсала, когда он в возрасте 32 лет стал министром нефтяной промышленности Саудовской Аравии. Для монстров нефтянки, мировой политики и всего мира Ямани был лицом, пускай и отвратительным, новой нефтяной эры, которая теперь диктовала свои правила. Его силу укрепляло и время, и тот простой факт, что он находился у истоков власти более длительный период, чем кто-либо другой.
По происхождению Ямани был хиджази из района более светского торгового побережья Красного моря. Северная часть Саудовской Аравии, провинция Неджд, в отличие от Хиджаза, была более изолированной от мира и состояла из разбросанных в пустыне княжеств, которые в свое время обеспечили поддержку Ибн Сауду и которые считали своим центром Эр-Рияд. Ямани родился в Мекке в 1930 году — в том самом, когда Сент-Джон Филби убедил короля Ибн Сауда, что единственный выход из тяжелейшего финансового положения королевства — дать разрешение на разведку нефти и других полезных ископаемых.
И его дед, и его отец были проповедниками и исламскими учеными. Одно время отец Ямани был муфтием в Голландской Ост-Индии и Малайе. Это все и заложило мировоззрение Ямани и его интеллектуальное развитие. После возвращения отца в Саудовскую Аравию дом семьи в Мекке стал местом сбора его учеников.
— Это были в основном известные правоведы, они обсуждали с отцом законы и различные случаи в юридической практике, — позднее говорил Ямани. — Я начал прислушиваться к их спорам, и после того, как они уходили, мы с отцом часто засиживались допоздна — он наставлял меня и критиковал мои высказывания.
Он уехал учиться в Каирский университет, а затем поступил на юридический факультет Нью-Йоркского университета. Окончив его, он провел год, изучая международное право в Гарвардской школе права. Вернувшись в Саудовскую Аравию, он основал первую в ультраконсервативной Саудии юридическую контору. Выполняя обязанности советника в различных правительственных учреждениях, он подготовил контракт на предоставление в 1957 году концессии японскому консорциуму «Арабиан ойл», который вклинился в ряды нефтяных монополий, действующих в Саудовской Аравии.
Ямани тяготел к популярности: он выступал с комментариями по юридическим и околополитическим вопросам в различных газетах. Именно это и привлекло к нему внимание молодого принца Фейсала, любимого сына короля Ибн Сауда. Фейсал предложил Ямани стать его советником по юридическим вопросам. В 1962 году, когда Фейсал обставил своего брата Сауда в борьбе за королевский трон, одним из его первых действий было увольнение нефтяного министра, арабского националиста Абдуллы Тарики, и назначение на этот пост 32-летнего западника Ямани.
Личность шейха Ямани вызывала неоднозначную реакцию — именно его считали ответственным за закулисную антиарабскую политику. Киссинджер, который также часто встречался с Ямани, однажды сказал:
— Он казался мне исключительно сообразительным и знающим; он мог говорить со знанием дела на многие темы, в том числе и из области
