национализм. Украинские национал-коммунисты, включая Миколу Скрыпника, нового наркома просвещения, пытались повлиять на Кремль и убедить вождя устроить показательный суд над российскими “великодержавными шовинистами”. Сталин их не послушал.
Языковая и культурная украинизация не смогла изменить идентичность промышленного юго-востока страны. Особенно показателен был пример Харькова, тогдашней столицы УССР. При всех мерах по украинизации мегаполиса, между 1926 и 1939 годами доля тех, кто называл родным языком украинский, выросла всего лишь с 24 до 32 %. Более того, доля лиц с родным русским не упала, оставаясь на уровне 64 %. Надо учесть, что население Харькова за это время удвоилось (с 417 до 833 тысяч человек) и этнических украинцев стало больше — 48, а не 38 %. Украинизацию притормозили, не дав ей шанса перетянуть город в украинское культурное поле, и это на десятилетия вперед определило самоидентификацию жителей востока Украины. Но коренизация оставила свой отпечаток на жителях УССР, создав такие условия, при которых все больше горожан относили себя к титульной нации, хоть и говорили в быту по-русски. Число русскоязычных украинцев росло, и они образовали важнейшую культурную перемычку между теми украинцами и русскими, что оставались верны своим этническим языкам. К тому же общение им до некоторой степени облегчал суржик — смесь двух языков.
В 1920-е годы советский режим грезил мировой революцией и активно вел подпольную работу среди украинцев за рубежом, стремясь расшатать хрупкий баланс в полиэтничных государствах Восточной Европы. С другой стороны, Франция и прочие западные державы стремились упрочить положение тех же государств как преграды распространению большевизма. Вожди УССР изображали республику новым украинским Пьемонтом — плацдармом национального и социального освобождения соплеменников, которые временно прозябали под гнетом чужеземной буржуазии. Метафора напоминала о воссоединении Италии в 60-х годах XIX века, поскольку осуществило его Сардинское королевство (Пьемонт). Поляки, а затем и украинцы окрестили собственным Пьемонтом Галицию — при Габсбургах и те и другие считали ее центром антиимперского движения. Украинизация дала коммунистам возможность присвоить это переходящее знамя — Советская Украина в ту пору и вправду издалека казалась землей свободы. В те годы на украинских землях к западу от УССР иностранный гнет не давал нормально развиваться общественной и культурной жизни коренного населения.
Хуже всего пришлось украинцам захваченной Польшей Галичины. Из пяти миллионов населения украинцы составляли около четырех с половиной. Версальский и Рижский мирные договоры, а также конституция Польши гарантировали украинскому меньшинству равные права — право на собственные школы, право на использование родного языка в официальной сфере. На деле же молодое польское государство нарушало взятые на себя международные обязательства. Слишком свежа была память об Украино-польской войне 1918–1919 годов. В ходе войны и после нее власти интернировали около 70 тысяч украинцев. В ответ те бойкотировали институты Второй Речи Посполитой: перепись 1920 года, выборы 1922 года, университет — даже основали собственный, подпольный. Но их усилия свела на нет в марте 1923 года конференция послов, созданная Парижской мирной конференцией, — Галичину признали частью Польши. Надежды украинцев на вмешательство западных держав рухнули. В трудных обстоятельствах им оставалось полагаться только на себя.
Конференция послов приняла такое решение, подразумевая, что украинцам дадут автономию того или иного рода. Польша от пожеланий Запада отмахнулась. Ее правящий класс избрал курс не только на политическую унификацию, но и на культурную ассимиляцию этнических меньшинств (также и евреев, белорусов, немцев). Режим видел в них главную внутреннюю угрозу своей стабильности. В 1926 году республиканский строй фактически сменился диктатурой. Дискриминацию украинского большинства Галичины обнажил так называемый закон Грабского 1924 года, названный по имени будущего министра образования Станислава Грабского. Закон установил ограничения на использование украинского языка в школе и открыл дорогу обращению украиноязычных учебных учреждений в двуязычные.
Лингвистический фактор стал ключевым в политике культурной полонизации этнических меньшинств. В 1910 году в Восточной Галиции перепись показала 65 % украинцев и 21 % поляков. К началу 1930-х годов доля тех, кто заявил родным языком украинский, упала до 59 %, польский — выросла до 29 %. Отчасти эту тенденцию объясняет курс, взятый Польшей в сфере образования: поддержка школ с государственным языком и меры против преподавания на других языках. В 1930 году жители Галичины могли отдать детей в 58 польских государственных гимназий и всего лишь в 6 украинских. Открывались и частные гимназии, но это мало что меняло: в том же году среди них было 22 польских и 14 украинских. На вакантные должности в школах назначали за редким исключением только поляков. Из 12 тысяч учителей Галиции от силы четверть приходилась на украинцев. Около 600 безработных учителей украинского происхождения перевели на запад, в населенные поляками районы.
Рост числа поляков по данным переписей стал следствием не только насаждения польского языка, но и стимулирования иммиграции в Галичину, бывшую Восточную Галицию, переименованную теперь в Восточную Малопольшу. В 1920-е годы власти позволили бедным крестьянам выкупить часть латифундий без согласия владельцев. Для Галичины реформа обернулась ударом по могуществу польской аристократии и обогащением украинского села. Спохватившись, правительство ввело льготы для ветеранов польской армии и просто поляков, которые желали поселиться у восточных границ. Тот же курс проводили и в бывшей Волынской губернии, где доля поляков была относительно невелика. На Волыни власти отвели польским “осадникам” (колонистам) 40 % земли, перераспределенной в ходе реформы. В межвоенный период около 300 тысяч поляков поселились на украинских землях — Галичине, Волыни и Подляшье.
Дальнейшие события не оставляли у украинцев (подавляющего большинства крестьян) и евреев (свыше 70 % жителей галицких местечек) сомнений в том, что им лучше бы уехать за границу. Застой в экономике и пренебрежение правительства восточными “кресами” (пограничьем) лишали перспектив тех, кто хотел остаться на родине. Добыча галицкой нефти упала на 70 % по сравнению с пиком, который пришелся на 1909 год. Заменить ее было нечем, разве
