землях — в первую очередь на Волыни, что еще не так давно лежала по ту сторону российской границы. Соотношение этносов там заметно отличалось от галицкого. В ходе переписи 1931 года 68 % жителей Волынского воеводства назвало родным языком украинский, 17 % — польский и 10 % — идиш и иврит. При этом до Первой мировой войны на Волыни буйно цвел российский шовинизм. Украинские крестьяне не приобрели еще определенной национальной идентичности и выбирали в Думу членов Союза русского народа и тому подобных черносотенных объединений. После войны 1920 года сюда направили поток польских осадников и здесь же конкурировали два украинских национальных проекта. Один, родом из Галичины, был резко антипольским, второй, с Восточной Украины, лояльным режиму, хотя культурно и лингвистически украинским.
Власти приложили немало сил, чтобы оградить волыняков от “тлетворного” влияния галицких собратьев. Они установили “Сокальский кордон” (по городу Сокаль на севере Львовского воеводства), чтобы не дать украинским институтам Галичины распространить свое влияние на Волынь и Подляшье. Грекокатолическую церковь лишили возможности иметь там приходы, а верующих подчинили иерархам римокатолической церкви. К северу от Сокальского кордона запретили деятельность вышеупомянутых обществ “Просвіта”, ограничили оборот галицкой литературы. Особенно рьяно старались не допустить возникновения на Волыни ячеек ОУН.
Одним из тех, кого украинцам следовало благодарить за Сокальский кордон, был Хенрик Юзевский, с 1928 по 1938 год — почти бессменный волынский воевода (в промежутке служил министром внутренних дел). Поляк родом из Киева, он получил там высшее образование и даже входил в правительство УНР. Юзевский много сделал для Петлюры и его союза с Польшей в начале 1920-х годов, а после установления диктатуры Пилсудского, как близкий к нему государственный деятель, — для нормализации польско-украинских отношений. Необходимым условием такой нормализации он считал защиту Волыни от пропаганды южных соседей. Юзевский сотрудничал с “лояльными” украинцами, уэнэровскими эмигрантами (его бывшими товарищами по оружию), чтобы запустить на Волыни полонофильский украинский проект. Он ратовал и за образование автономной Польской православной церкви под омофором Вселенского патриарха и совершенно отдельной от патриарха московского, а на выборах поддерживал умеренных украинских политиков. Среди них был и Степан Скрыпник, племянник Петлюры, депутат сейма и будущий епископ, который станет в 1990 году патриархом Украинской автокефальной православной церкви.
Националистические антипольские настроения проникали на Волынь не только с Галичины, благодаря ОУН, но и через восточную границу, посредством Коммунистической партии Западной Украины (КПЗУ). В последней к тому же в середине 1930-х годов состояло вдвое больше членов: около 1600 против 800 в ОУН. Оба течения предлагали украинскому селу идеологию социальной и одновременно национальной революции. В последние годы Второй Речи Посполитой власти ужесточили преследования КПЗУ и ОУН, причем сторонники первой снова пострадали больше: полиция арестовала около 3 тысяч коммунистов и 700 националистов. Несмотря на злодеяния сталинского режима, накануне вторжения в Польшу в сентябре 1939 года волынская молодежь продолжала верить советскому радио и с надеждой смотреть на УССР.
Юзевский боролся с влиянием коммунистов, укрепляя охрану советско-польской границы и безжалостно подавляя просоветские выступления крестьян. С другой стороны, советская украинизация вдохновила его на попытку построить украинский Пьемонт уже на Волыни. Он не хотел проводить тот курс, который польское министерство образования навязало жителям Галичины, и поощрял открытие украинских школ. С его подачи украинский стал обязательным предметом в двуязычных школах. Впрочем, в 1938 году Юзевский ушел с должности воеводы, и волыняки ощутили на себе, насколько после смерти Пилсудского в 1935 году ужесточилось отношение к этническим меньшинствам. Что бы ни затевал Юзевский, остановить рост национализма ему не удалось. Его благосклонность к украинскому языку и культуре облегчила превращение Волыни, недавнего форпоста российского шовинизма, в цитадель украинского антипольского национализма.
И национализм, и коммунизм успешно преодолевали как внутренние границы (Сокальский кордон в Польше), так и международные. Это верно и для украинцев межвоенной Румынии, чьи границы оказались прозрачны для обеих идеологий. В Бессарабии, Марамуреше и на Буковине, согласно переписи 1930 года, обитало около миллиона украинцев и русских. Как и Польша, Румыния между двумя мировыми войнами проводила разную политику в отношении разных групп украинцев.
Правительство благосклонно принимало эмигрантов из рядов армии УНР и позволяло открывать украинские школы на территории бывшей Российской империи, главным образом в Буджаке (Южной Бессарабии). Совсем другой подход Румыния избрала к бывшим австрийским землям, где становление национального самосознания шло заметно интенсивнее. Чем сильнее в Бухаресте склонялись к диктатуре, тем более строгие ограничения накладывали на политическую и культурную жизнь украинцев, превзойдя в этом даже Польшу. Аграрная реформа содействовала заселению Буковины румынами в ущерб украинским крестьянам. К тому же власти форсированно насаждали там румынский, отнеся местных славян к потомкам даков и римлян, каким-то образом забывшим родную речь. Государственный язык полностью вытеснил прочие в администрации и школе, из православного богослужения изгонялся церковнославянский — его тоже переводили на румынский.
Естественно, новая власть претила украинцам, и они стали искать ту идеологию, которая выражала бы их потребности. В Буджаке хорошо прививался коммунизм, Буковина же стала благодатной почвой для роста национализма. Национал-демократическая партия, самое крупное объединение украинцев Буковины, старалась изо всех сил защитить в парламенте своих избирателей и содействовать развитию культурных организаций. В конце 1920-х годов она добилась некоторых успехов, но нейтрализовать государственную политику не могла. Это расчистило путь для более радикальных сил, в том числе ОУН — ее первая ячейка на Буковине возникла в 1934 году. Националисты, как правило студенты, вскоре повели пропаганду и в Марамуреше, и в Бессарабии. Их
