известно, что они сотрудничали с врагом, тут разговор был короткий: в лагерь, а то и к стенке. Но если таких сведений не было, их отправляли к нам: пусть в бою докажут свою верность народу. А в бою всё просто: если человек сражается наравне со всеми, значит, он наш, а если пытается перебежать… Бывали такие случаи.
Уйти из штрафбата и вернуться в строй с прежним офицерским званием было возможно двумя путями: или совершив подвиг, или получив ранение — пролив кровь за Родину. И надо сказать, что, как правило, наши бойцы, стремясь оправдаться, снять с себя бремя вины, рвались в бой и порой совершали чудеса отваги.
Бакулин А.: Александр Васильевич, расскажите хотя бы об одном из ваших героев.
Пыльцын А.В.: Я вам расскажу о лётчике, бывшем старшем лейтенанте со странной фамилией Смешной. Этот офицер загремел в штрафбат вот по какой причине: он командовал эскадрильей, и один из его подчинённых совершил авиакатастрофу — не в бою, не от вражеской пули, а во время перегона самолётов с завода на фронт. Погиб сам и разбил машину. За это его командиру Смешному припаяли два месяца штрафбата. И вот, бывший лётчик, бывший старший лейтенант, а теперь боец-переменник Смешной стал пехотинцем. И знаете, он не жаловался, не копил обиду, а сразу принялся осваивать новые для него правила боя на земле, тренировался до изнеможения в перебежках, переползаниях, учился стрелять из пулемёта, из противотанкового ружья, освоил даже немецкий «панцер-фауст». Трудился буквально круглые сутки.
В апреле 1945 г. мы форсировали Одер. Бой был очень тяжёлым, вода в Одере — студёная, плавать умеют не все, немец стреляет густо, палит по нашим лодкам из пулемётов, из фауст-патронов… Потери были большие… Смешной одним из первых добрался до берега и тут же устремился в бой. Часть бойцов бросилась за этим летчиком. Не знаю уж, «ура!» кричали бойцы или мат свирепый извергали, но смяли штрафники в рукопашной схватке фашистский заслон. Наш лётчик Смешной ещё с воды заметил немецкого фаустника и прямиком летел к его позиции. Тот, видимо, не ожидая такого неистового напора, выскочил из окопа и пустился наутёк, но Смешной на ходу догнал его очередью своего автомата. И тут за появившейся парой немецких танков показалась контратакующая пехота противника! Отобьём ли? И вдруг один танк остановился и задымил. Оказывается, это Смешной, завладев арсеналом фаустника, подбил немецким гранатометом немецкий же танк. Немцы убегали. Многие из них бросали оружие, но никто не поднял рук, чтобы сдаться: наверное, поняли, что этим отчаянным русским сдаваться неразумно. Наш герой-летчик пробежал мимо того фаустника, в которого только что стрелял, да, видно, не убил! Фриц, оказавшийся просто раненым, чуть приподнялся и на моих глазах разрядил весь рожок своего «шмайссера» прямо в спину Смешного. Я сам прикончил этого немца, но спасти лётчика было уже невозможно. Потом я пытался представить погибшего офицера к посмертной награде Золотой Звездой Героя, и командир батальона поддержал меня. Представление это, как теперь стало известно, дошло до штаба армии, а там, видимо, была установка: штрафник Героем Советского Союза быть не может. Поэтому Смешному дали посмертно только орден Отечественной войны 1 степени.
Бакулин А.: А были среди штрафников те, кого, по вашему мнению, наказали незаслуженно?
Пыльцын А.В.: Трудно сказать. Обижались-то на приговор многие, но вы же понимаете: редко человек считает наказание вполне справедливым!.. Однако, ещё раз скажу: есть законы военного времени. То, что в мирное время может легко сойти с рук, на войне не прощается. Но мы, офицеры штрафбата, никогда не смотрели на своих бойцов как на преступников, тем более как на уголовников!.. Поэтому нам так дико сегодня смотреть «Штрафбат» Володарского и Досталя! Мы, собственно, и не пытались вести со штрафниками какую-то особую, не такую, как с прочими солдатами, воспитательную работу. Идёт война — она сама перевоспитает, сама позволит человеку искупить свою вину, если, конечно, его проступок был лишь случайностью. И бойцы-переменники старались как можно скорее искупить свою вину. Они же офицерами были, то есть опытными воинами, людьми, как правило, отважными, понимающими, что такое честь. Но, конечно, порой к нам попадали вовсе не по досадной случайности. Попал ко мне в роту бывший офицер-гвардеец по фамилии Редкий. Он был этаким рубахой-парнем, весельчаком, знатоком анекдотов. Назначили его командиром отделения моряков. Мне сразу не понравилась его склонность к безудержному хвастовству, но поначалу я не придал этому значения, думая, что такой энергичный офицер в трудную минуту не подведёт. И вот что случилось при том самом форсировании Одера. Перед началом преодоления этого водного рубежа мне докладывали о состоянии взводов и между прочим сказали, что «мой резерв» надёжно укрыт в прочной землянке. Я удивился: «Какой резерв? Я не назначал никакого резерва!» Иду к указанной землянке и нахожу там отделение Редкого — все бойцы из моряков. Спрашиваю у бывшего капитана, кто назначил его отделение в резерв? Он, страшно растерянный, начинает в ответ сбивчиво врать. Оказывается, он придумал историю с резервом! Всех обманул — и взводного командира, и собственных бойцов-переменников: решил отсидеться во время форсирования реки в землянке!.. Когда моряки узнали, в какую историю они попали из-за своего командира, то пришли в ярость и предложили мне немедленно расстрелять труса и лжеца. Но я на такое не решился, хотя в данном случае имел такое право, а только отобрал у Редкого оружие и решил отправить его под конвоем в штаб штрафбата: пусть с ним трибунал разбирается. И надо же тому случиться — как только Редкий вышел из землянки, прямо над ним разорвался немецкий бризантный снаряд и изрешетил его. Сама судьба покарала труса и дезертира.
Бакулин А.: Сейчас бы сказали: «Бог наказал»… Александр Васильевич, а вы — человек верующий? Говорят, что на войне, в окопах, атеистов не было…
Пыльцын А.В.: Скажу честно: я от церковной жизни далёк. Крещён, даже помню детали крещения. Молиться с детства не приучен, да и не желаю на старости лет изображать в храме «живой подсвечник», как это делают иные наши руководители. И потом, судите сами: обычные солдаты приходили на фронт по большей части из деревень, многие ещё чтили старые традиции, кто-то, возможно, хранил и веру… А наши бойцы были офицерами!
