Глава восьмая
Как Прантиш с паном Полонием познакомился
Переступить через крыльцо — это вам не ложку затирки проглотить. Недаром в новый дом первыми пускают кошку или петуха — чтобы приняли на себя то, что под крыльцом прячется, гнев невидимого стража... Откупиться же от того стража всяк по-разному пробовал. Закапывали под крыльцом моне ты, каплю ртути, змеиную шкурку, кусок железа, волчью голову или черную курицу, или еще страшнее — хоронили умерших некрещеными младенцев.
На пороге нельзя есть, сплетни притянешь, нельзя через крыльцо выплескивать во двор грязную воду — куриная слепота случится. Если что-то будешь на крыльце рубить — напустишь в дом ведьм и жаб. Зато нет более верного средства лечить болезнь от испуга, чем когда шептуха обрызгает тебя через распахнутые двери наговоренной водой или «убьет» перед ними испуг ножом или топором.
На этом крыльце лежала раздавленная ночная бабочка, ее обсыпанные серой блестящей пыльцой крылышки беспомощно прилипли к мокрому камню, и не верилось, что в них когда-то жил вольный воздух.
Доктор Лёдник был не суеверен, поэтому через крыльцо дома Реничей, мертвую бабочку и живые опасения переступил не колеблясь. А вот Пран тиш Вырвич на его месте хорошо подумал бы, почему это на стук никто не отозвался, а двери отперты. Как говорили латиняне, даже между куском и ртом многое может случиться. Часть дома, который когда-то приналежал отцу пани Саломеи, книжнику Ивану Реничу, Лёдники сдавали в аренду — там, где переплетная мастерская. И по всему выходило, что арендатор или кто-то из его челяди должны быть на месте. Но мастерская на замке. Прантиш достал саблю и заметил, что доктор тоже положил руку на эфес — значит, все-таки не потерял до конца бдительности, и жестом приказал Хвельке оставаться во дворе.
— Эй, есть кто дома?
Тишина. Но Вырвич был уверен, что они в строении не одни.
Так и случилось. В прихожей ждало человек десять — вооруженные до зубов вояки, которым не впервой стеречь в засаде. Посреди помещения, в кресле, неподвижно сидела пани Саломея Лёдник, бледная, напряженная, в больших синих глазах отчаяние. А за ее спиной, привалившись к подоконнику, в свободной позе застыл светловолосый гигант со страшным, покрытым шрамами розовым лицом, с бездонными глазами, казавшимися то прозрачно- светлыми, то багровыми. На губах богатыря витала ироничная улыбка, будто он присутствовал при легкой застольной беседе.
— Наконец мы вас дождались, ваши мости! Задержались же вы в дороге.
— Пан Герман Ватман.
Когда Лёдник успел оголить саблю — никто сообразить не успел. Но что такое сабля, если на тебя направлены пистолеты, а за спиной твоей любимой стоит искушенный убийца.
— И зачем было трогать мою жену? — холодно проговорил доктор.
— Ну, я же знаю, что в присутствии красоток разговор идет легче, — лениво-доброжелательно произнес Ватман, потянулся, приблизился вплотную к Саломее. — Конечно, сейчас все предпочитают молоденьких, трепетных, как стрекозки. Но мы же с тобою, доктор, мужчины взрослые, жизнью битые, мы ценим женщин с опытом.
Ватман обвел пальцем, не прикасаясь, очертание лица Саломеи. Лёдник скрипнул зубами.
— Что тебе от меня нужно?
— Ну что ты так спешишь, доктор, это же не кровь пускать. Неужели не рад видеть старого друга?
Вырвич сделал шаг вперед.
— Вызываю вас на дуэль, пан Ватман! При свидетелях, сейчас же!
Наемник не шевельнулся.
— А твой бывший хозяин не изменился, чернокнижник. Мог бы уже и воспитать стригунка. А где ваш спутник, такой рыжий, бешеный? Пренебрег компанией ваших милостей? Знаете, — голос Ватмана сделался доверчивоинтимным, — пан Михал Богинский очень недоволен. Он, можно сказать, оскорблен. Он же вас со всем уважением просил съездить в небольшую перегринацию. А вы носы воротите. А стоило Радзивиллам своего скомороха при слать — тут же с места сорвались. Нехорошо.
Доктор встретился глазами с Саломеей, его сабля едва заметно дрогнула в руке, как поверхность воды от тополиной пушинки.
— Какие условия князя?
