— Еще как писал! — язвительно проговорила Богинская. — И самыми куртуазными словами! Корону выпрашивал! Могу свидетелей дать.
— Да пан Кароль — и без короны король! — отчаянно крикнул Агалинский.
— Если король, то где хоть какое-то разумное дело, которое он осуществил для страны? — Богинская готова была выцарапать «жениху» глаза. — Медведями вместо лакеев гостей пугать? Мой брат мануфактуры создает, дороги отремонтировал, театр у него лучший в Европе!
— У Радзивиллов тоже мануфактуры и театры есть! — пан Гервасий даже руку на эфес сабли положил, будто на сойме во время горячей дискуссии. — Главное — он независимость княжества защищает! Ибо сказано в Статуте — человеку учтивому ничего не может быть дороже свободы, так как она — сокровище, кое никакой суммою переплачено быть не может.
— Он защитит вольность! — возвысила голос Полонейка. — Потопит страну в пьянстве да распрях! В государстве должна быть сильная рука — и властитель должен быть человеком рассудительным и образованным, как мой пан брат!
— Панове, может быть, продолжим поиск? — предложил Прантиш, грустно думая, что на самом деле все они попали сюда из-за интриг российского шпиона и трон уже предназначен не Богинским и не Радзивиллам, а Понятовскому.
В узкий проход, открывшийся под аркой, Американец и Полонейка от злости умудрились протиснуться вместе. Американец в одной руке держал фонарь, в другой — саблю. Полонея — Прантиш мог присягнуть — под плащом сжимала симпатичный остренький кинжальчик, Вырвич не раз замечал, как она его перепрятывает.
Лёдник привалился спиной к стене сбоку от входа и утомленно прикрыл глаза. Похоже, интерес к наследию доктора Ди у него за время долгого пути окончательно выветрился.
Крики разочарования вынудили студиозуса и профессора двинуться за спутниками. Ничего не найдя в маленьком помещении, больше похожем на коридор, те изучали еще одну стену, за которой гипотетически мог скрываться проход. Это была плита, отличная от других стен. Мягкий известняк, украшенный барельефом, напоминающим дерево, вместо листьев на нем росли цифры и буквы. Лёдник тяжело вздохнул. Его миссия не закончилась.
— Та-ак, перед нами arbor raritatis, редкое дерево, — профессор водил длинными пальцами по очертаниям барельефа. — Таким образом доктор Ди определял человеческую жизнь. На каждом ярусе дерева человек проводит семь лет, а потом делает выбор, куда двигаться дальше. Видите, разветвление в форме буквы ипсилон? Семь — сумма мужской цифры три и женской четыре. Поэтому задачу на каждом этапе человек должен решить двойственную. Завершенность — это восемь ступеней. В возрасте четыре на семь, это значит, в двадцать восемь лет, главный выбор — или мы делаемся эгоцентриками и тиранами, выбирая материальный мир, или пневматиками — через элементы воздуха и воды поднимаемся к духу огня, становимся философами. И последняя ступень перед посвящением — пятьдесят шесть лет. Буква I. Прямой путь наверх.
Параллельно своим рассуждениям профессор нажимал на соответствующие части барельефа. Плита предсказуемо отъехала.
— И не тошнит его от всех этих знаний? — пробурчал пан Гервасий и полез вслед за панной Богинской, которая уже заскочила в новое помещение.
— Гроб, что ли? — напряженно спросил пан Агалинский, рассматривая длинный ящик из покрытого черным лаком дерева, занимавший почти всю маленькую комнату.
Лёдник внимательно осмотрел сводчатые стены, каменный пол, простукал, пощупал.
— Здесь больше ничего нет. Доктор был позер, если бы еще что-то спрятал — оставил бы философские загадки. Давайте это вынесем на свет.
Ящик оказался подозрительно легким. Прантиш, которого все-таки разобрал азарт, убеждал себя, что, возможно, Ди придумал небольшой огненный меч, что должен помещаться в руке.
А наверху их ждали.
Действительно, не могло все оказаться таким простым. Около двух десятков, вооруженных всем, чем могут быть вооружены наемники на службе у очень важной персоны.
А вот и та персона.
Ящик ударился об пол, Лёдник, Прантиш и Агалинский выхватили сабли, панна Богинская предусмотрительно спряталась с кинжальчиком за спину «мистера Айсмана», чемпиона уличного боя.
К ним подходила Пандора.
Такая же, как та, что сидела в лаборатории Виленской академии. Только глаза поменьше, нормальной человеческой величины, и стала постарше. Этой Пандоре, в модном платье из светло-серого шелка и лазурного бархата, усыпанном жемчугами и расшитом серебром, с белым мехом, небрежно наки нутым сверху, в синей шляпе, украшенной тем же белым мехом, можно было дать лет двадцать пять. Но привычно властное лицо, властное до жестокого, было будто не зависящим от возраста — не лицо, а маска, не человек, а «символ в парче с лилиями».
— Открывайте! — скомандовала Пандора по-немецки, и ее слуги завозились с медными полосами, перетягивающими ящик.
— Нужно понимать, имеем честь видеть леди Кларенс? — вежливо по-немецки промолвил Лёдник, склонившись в светском поклоне.
— Можете называть меня и так, — рассеянно ответила Пандора, внимательно наблюдая за процессом открывания черного ящика.