— Да около часа назад.
Прантиш схватился за русые кудри, готовый от горя их выдрать. Лёдник не мог учинить такое! Что сотворила с ним эта курносая ведьмарка? Отравила? Нет, даже пьяный и больной, доктор не мог не распознать яда. Оглушила? Связала?
— Эй, а ты видел, как доктор сходит с корабля? — крикнул в спину матросу, уже закинувшему за спину котомку, из которой торчал тонкий рулон аглицкого шелка в синие цветочки, подарок для той, что дождалась своего любимого. Моряк недовольно оглянулся:
— А что там видеть? Ну, сошел пан в шляпе, при дорогой сабле, помог паненке в карету сесть. Злой, правда, был, как епископ под конец поста. Не хотел бы с таким в темном переулке встретиться.
И пошел, покачиваясь, будто корабль все еще боролся со штормом.
— Бутрим действительно любит свою жену так сильно, как я думаю? — задумчиво промолвил пан Гервасий.
— Понимаю, куда клонит ваша мость! — нервно сказал Прантиш. — Если Богинская пообещала Бутриму, что повезет его забирать Саломею, поехал на любых условиях. Слушай, они еще не так далеко! Полонея проговорилась, что Саломея в Гутовском монастыре бернардинок.
— Догоним! — закричал пан Гервасий и рванул с корабля, как крыса из горящего амбара. Прантиш еле успел подхватить мешок с цехинами.
Они гнали, не жалея коней, имея в поводу еще по одному. Останавливались только, чтобы спросить о карете с гербами Богинских. Первый след обозначился еще при выезде из города — экипаж видели у южных ворот. Потом о встрече с шикарной каретой — совсем недавно — подтвердил мужик, который вез на санях убитого волка. А потом начался лес, темные со снежной сединой фигуры елей стерегли дорогу, и казалось, что кто-то из-за их сум рачных шеренг подаст знак и вековые деревья, взмахнув тяжелыми ветками, двинут наперерез маленьким шкодливым существам, которые самонадеянно считают себя властителями над деревьями, животными, птицами и морскими жителями, а сами не могут договориться и ужиться друг с другом.
А вот и свежие следы полозьев на дороге. Пан Гервасий пригнулся к спине коня и завыл по-волчьи — рыжий, как хозяин, конь захрапел и полетел еще быстрее. Вырвич тоже подстегнул своего. И вот вдали показалась карета.
— Бутрим! Лёдник! — заорал изо всех сил Вырвич. Всадники неумолимо догоняли экипаж, но слуга, ехавший на запятках, прицелился в них из пистолета, похоже, по чьей-то команде. Но сброшенный в снег человеком, показавшимся из кареты, выстрелить не успел.
— Бутрим! — обрадовался Прантиш.
— Стой! — орал пан Агалинский, который почти поравнялся с экипажем. А кучер вдруг свернул под откос — дорога шла вправо, — где внизу петляла река. Покрытые льдом зимние реки превращались в лучшие дороги, более предпочтительные, чем тропы. Сильных морозов в этом году не было, и навряд ли лед стал достаточно толстым. Зато на гладком льду карета на полозьях, запряженная четверкой, имела больше шансов оторваться от погони. Балтромей то ли сам соскочил, то ли просто выпал в снег, покатился. Прантиш спешился рядом, помог подняться:
— Ты как, цел?
— Нормально, — доктор и правда имел более-менее привычный вид, только глаза немного запали. — А ты разве не сошел раньше нас с корабля? — посмотрел на лицо ученика, помрачнел. — Кажется, паненка развела нас, как щавликов. Так где ты был все это время?
— В тюремном отсеке сидел, под стражей, вместе с паном Гервасием.
— А мне говорила — ты в карты играешь. Если бы не болезнь моя проклятая. — с досадой промолвил доктор.
— К Саломее ехал? — утвердительно спросил Прантиш.
— К ней, — вздохнул доктор. — Панна поставила условие — без свидетелей, чтобы я один был. А я перед женой и так виноват, и ее жизнью рисковать.
Между тем впереди послышался женский визг. Прантиш и Лёдник бросились туда.
Зрелище было живописное: карета одним боком уже проваливалась в воду, и было ясно, что вытянуть ее невозможно. Кучер, в отчаянии обрезая упряжь, освобождал лошадей, панна Богинская пробовала вытащить из кареты два ящика с наследием доктора Ди, а Гервасий Агалинский старался подо браться поближе. Это было нелегко, трещины на льду расползались, как грехи на совести. Вдруг карета еще больше погрузилась, завалилась набок, панна вскрикнула.
— Руку давай! — заорал Агалинский и ухватил-таки Полонею за тоненькую, но сильную ручку, которая только что потеряла меховую рукавицу, и потянул к себе.
— Подождите, ваша мость! Нужно это забрать! — паненка отчаянно рвалась назад — из окна торчали ящики, их можно было еще легко достать.
Доктор и студиозус застыли у берега, лишний вес на льду сразу увеличивал трещины.
— Посмотри на меня! — крикнул пан Агалинский, не выпуская руки панны. Полонейка рассеянно оглянулась. — Брось все это! Выходи за меня замуж! Мы уедем в Америку!
Княжна нервно рассмеялась.
— Пан сумасшедший?
— Выходи за меня! Обвенчаемся сегодня же! — глаза пана Гервасия горели упрямым огнем. Полонейка истерично закричала-захохотала:
