Глава семнадцатая
В русском лагере праздновали победу. Накануне, после благодарственного молебна, Петр торжественно объявил награды. И теперь, собравшись в огромных, специально разбитых шатрах, победители поздравляли друг друга, не забывая помянуть и погибших с обеих сторон.
Ла Буша подвели к шатру Петра. В нем, как и везде, было шумно. Тосты звучали почти без перерыва, и после каждого раздавалась пушечная пальба. Русские и шведские генералы сидели за одним столом. Француз узнал среди них фельдмаршала Реншельда, генералов Шлиппенбаха и Розена, которых перед сражением видел в палатке Карла.
Прислуживали маркитантки. Они подносили закуски, подливали вина в кубки и повизгивали, когда господа щипали их за мясистые части тела. Шведы пили мало, чего нельзя было сказать о русских. Петр, в одном жилете, сидел, как обычно, на барабане, и туманным взором смотрел, как Меншиков, шатаясь, выбежал на середину шатра и пустился в пляс.
Увидев стоящего в углу де ла Буша, царь поманил его рукой. Тот подошел и поклонился. Петр поискал глазами Монса. Тот понял, что царю нужен переводчик, и подошел.
Царь положил руку на плечо француза:
— Устали люди… Ты не смотри на это как на свинство. Пусть веселятся как могут. Мало верных-то людей, — Петр налил себе и французу, чокнулся с ним, потом продолжил: — Знал бы ты, сколько голов уже слетело, а все ж таки никак не смирятся недруги с волей царевой…
Петр говорил медленно, ждал, когда немец переведет его слова де ла Бушу. Тот внимательно слушал. Царь продолжал:
— Не поймут, дураки, что невозможно быть России великой, живя по-старому, что нельзя без сильной-то руки управляться. — Петр сжал кулак, помолчал и вдруг пристально посмотрел Антуану в глаза. — А вот ты, например, что: служить ко мне пойдешь?
Ла Буш, не ожидавший подобного вопроса, все же не растерялся:
— Donc, si je change de pays, je change ma foi. C’est impossible!
Монс посмотрел на царя и перевел ответ:
— Менять страну — менять веру! Это невозможно!
Петр засопел. Глаза его покраснели. Выпил залпом штоф и вышел из-за стола.
Меншиков, пошатываясь, подошел к французу:
— Эх, дурак ты, братец… Царю не отказывают! Накликал ты беду на себя!
Ла Буш посидел с минуту, затем встал, отставил кубок и незаметно вышел из шатра.
Луна, прорезав кромку угрюмых облаков, освещала черные силуэты солдат. Они подбирали шведские штандарты и собирали в телеги тела убитых. Возле редутов их насчитали уже несколько тысяч, а на поле были еще сотни трупов…
Ла Буш сел на оглоблю обозной телеги, обхватил голову руками. Перед ним замелькали, сменяя друг друга, образы: Шарлотта за карточной игрой; казнь Анки; труп Прасковьи посреди двора; Григорий, обливающийся кровью; де Гиш, пьющий вино в его спальне.
Антуан вскинул голову и посмотрел на небо: полная луна светила прямо в лицо, только по краям крючковатые тени облаков зловеще плели страшную паутину. Из его груди вырвался стон, и тучи, как бы вступая в диалог, ответили ему молнией и раскатом грома. На его горячую голову хлынул дождь.
Эпилог
По лесной дороге к пограничному посту приближалась карета. Около шлагбаума она остановилась. Из сторожки вышел русский офицер и не спеша направился к ней. Дверца открылась, и офицер увидел красивую молодую женщину с темными, свободно спадающими на плечи локонами. Кутаясь в синюю дорожную накидку, она робко улыбнулась и протянула пограничнику бумаги.
— Шарлотта де Монтеррас, — прочитал служивый.
Раздавшийся шум копыт заставил обоих обернутся — с русской стороны к границе подъезжал другой экипаж. Поравнявшись с шлагбаумом, он остановился, и из него вышел Ла Буш.
Не помня себя от волнения, девушка ступила на подножку и, не обращая внимания на дорожную грязь, поспешила к графу.
