Если Господь оставит эту жизнь, то лишь для следующего шанса для спасения души, но чем будет он наполнен?! Не большими ли страданиями, которые, вряд ли желаемы — зачем ты жил человек, зачем тебе нужен второй шанс, если ты не думаешь о том, для чего он дан тебе?! Если ты задумаешься, Господь направит тебя в сторону, где можно найти ответы, но ни они важны, найдя очередные, тебе потребуются следующие до бесконечности другие — вера, она всегда рядом, но она не берется и не присваивается, она только дар, для поиска которого и дается этот шанс. Обретите на это намерения, Господь непременно оценит его и даст необходимое!
Только думайте хорошо, оглянитесь внутри себя, возможно уже все есть — это то самое, ради чего и стоит жить, но сейчас вы осознали, ощутили, это с вами, с чем вы уйдете, если буде на то воля Божия, но останется ли это при вас, если Господь оставит вас жить дальше?!..
Не пропадет смерть, как явление, не изымется, как логичное и неизбежное окончание существования смертных существ, но останется, всего лишь промежутком времени перехода из конечного в Вечное, пока не перейдет последний из нас.
«Слава Богу, что не я!» — сколько раз ловили мы себя на этой мысли, видя или слыша о чьей-то смерти, и как редко, а быть может, никогда не осмеливались допустить другую: «Господи, да будет воля Твоя, даже если суждено мне покинуть этот мир завтра!». Мы смотрим на это, ждущее своей предпоследней участи тело, перед погребением, ибо последним станет воскресение, и задумываемся о том, хотели бы мы знать час своей смерти или нет?! Многие предположения сталкиваются раз от раза с опасениями, и мысли эти становятся так же гонимы разумом из-за страха перед конечностью самого себя, как прокаженные из высшего общества.
А зря! В них много спасительной пользы, возможно, сравнивая в бесстрашии, с другими подобными, мы и смогли бы прийти к такому мнению, но зачем оно боящемуся вечного, в недоверии к нему, в убежденности истинности именно в земном? Даже веря в Вечность, мы поступаем, часто исходя из философии и обоснованности существования конечного, мы слабы и перед отрезком, а что говорить о том, что мы, перед этой, даже не поддающейся нашему осознанию, бесконечностью?!
Мы ничто, но крайне сложно, почти невозможно, признаться себе, имея фактическое доказательство перед собой в виде хорошо знакомого, еще вчера говорившего с нами, человека, общение с которым доставляло нам приятные ощущения, и чем ближе и дороже он был, тем ближе мы приближаемся бушующим не столько сознанием произошедшего, сколько сердцем. Это ли не доказательство превалирующей над всем материальным духовной составляющей духовного, человека, как индивидуума?!
Если близость с покойником (от слова «покой», что бывает, разумеется, только временно), была настолько слитна, что вы были уверенны в образованном с ним единстве, как идеальные жена и муж, то смысла в вашем, теперь разделенном с ним, существовании вы уже не найдете в своих мыслях, вы желаете смерти и для себя, не потому ли, что расставшись с телом не по своей, но воле Божией (и это единственное важное условие после первейшего — покаяния), душа ваша, наконец, может чувствовать себя с Духом Святым, Который «животворит» — все, что с Ним, живет бесконечно!
Туда всегда стремиться душа, но в ожидании этого трепещет тело, заражая своим страхом и разум. Здесь на земле наша материальная оболочка первенствует, там же она ничто — не будь она главенствующей, не было так ужасно нестерпимой от боли, мы не боялись бы расстаться с ней, не стремились бы ее ублажить, насладить, не напитывали бы срамом и гнусом, знали бы меру, не расставаясь с ней, не гибли бы, но мы свободны в выборе и решении, а потому податливы искушениям, потому кланяемся не Богу, отдавшему нас в руки самих себя, но жаждущему нашего самоуничтожения воинствующему духу злобы, которую он маскирует под весьма приятное, полезное, правильное, необходимое, доброе и даже спасительное.
Мы опять возвращаемся к тому, что любим не истину, часто становящуюся неприятной, а ее подделку, обожаемую нами. Лишь забыв о теле, мысленно разделив его с душой, мы в состоянии разглядеть настоящую цену этому обману, поэтому именно, мы видя покойника, а больше умирание его плоти и отчаяние его нераскаянной души, даем обещание бросить все вредное, гибельное, извращенное от вредных привычек, до клятвы сходить в церковь, а то и выстроить храм, но первенство тела…, оно очень быстро часто восстанавливает прежний дисбаланс, настраивая на прежнюю дисгармонию, которые снова начинают казаться нам, сначала, временно приемлемыми, а потом опять единствен о возможными…
Сталин был крепким орешком, но сейчас он забыл об этом напрочь! Совсем недавно ему предлагали участие в поддержке этого человека, чье тело сейчас покоилось в ожидании своего сожжения, человека, которого он, во многом бессердечный, тоже принял в глубину своего сердца, можно сказать, уважал без всяких условий и по своему полюбил, как любят того, кто своим сердцем обнимает твое, проникнувшись к необычным его качествам, открытости, мужеству, смирению, теплоты и свету.
Честно признаваясь себе, что боясь поддаться этому светлому очарованию, высвечивающему настоящий смысл жизни, и ее примеру, он заопасался, под влиянием темной своей стороны, измениться настолько, что все же, существующие враги смогут «взять» его голыми руками.
Теперь только, стоя у самого гроба, понял Иван Семенович, свое тщеславное обольщение: таким стать нельзя — это дар Господень!
Сейчас ему стыдно, он клял себя за тогдашнюю слабость, ощущая себя таким же виновником этого конца, как те ошибшиеся врачи, ее муж, телевизионщики, должные бы стоять здесь, по велению своих раскаявшихся сердец, на коленях, вымаливая прощение за произошедшее в жизни Кати. Подходя прощаться к телу, он осознал, что хуже них: они поступили подло, он же предал!
Упав на колени, Ваня позволил поцеловать лишь край гроба. Первый раз губы не коснулись самого дешевого изделия из имеющихся — именно так святые выражали презрение ко всему временному (Не видя необходимости в помпезности похорон, хотя самый дешевый гроб — оказался сейчас
