воплощением жадности оплачивающих его, умолчим о том, кто они, пусть стыдятся в неизвестности!), и ему показалось, что гроб отодвинулся от него!
Взмолившись, почти в голос, он раскаялся, громко сказав: «Прости!», что поставило все на свои места, успокоило мечущуюся душу и пронзило неожиданной и непонятной мыслью, ищущий путь к покаянию, разум: «Найди ее!»…
«Полторабатька» хаживал в храм, даже не редко делая это последние времена, но именно захаживал, а потому был не прихожанином, а захожанином, в чем разница сможет понять только прошедший и тот, и другой путь опытным путем. Читая изредка, как бы для проформы, молитвослов, он произносил молитвы только губами, пронося их мимо сердца, даже минуя сознание, наверное, большая часть из них падала, где-то поблизости, улавливаемые из-за своей ненастоящности и слабости, злыми духами, хотя Господь и не пропускает ни одну из них, пусть не принимая, но ценя намерения.
Дух его под слова: «Да будет воля Твоя, Господи!», будто в страхе, не желая принимать их суть, хотя от этого мнения совсем не зависит ход жизни, ибо все предрешено, а другой воли, кроме воли Бога, нет и не будет, отшатывался от необходимости понимания и, тем более, принятия вглубь себя, от опасения того, что эта воля может не совпадать с желаемым им самим! Глупо, невежественно, трусливо, даже подло, но переступить это — значило для него, как и для любого, преодолеть черту, где духовное начинало иметь вес и смысл, а не просто отдаленное иногда напоминание, о своем, где-то очень далеко, существовании.
Именно сейчас этот шаг сделать получилось совсем не сложно, будто он просто поднял ногу, а сама черта передвинулась, пройдя под ней, застыв в ожидании, пока поднимется вторая, но вот это-то дано редким из нас, ибо второй шаг, ведет, если не в келью монаха затворника, то к дисгармонии со всем прежним, что вынести смиренно может далеко ни каждый. Но без этого шага мы зависаем, не в состоянии полностью перейти к Божескому, задерживаясь, у уже ставшими навыками, страстями тела, с преклонением нашего сознания перед гордыней, эгоизмом, тщеславием. Но и это уже чудо, которое принявший его человек, заложив в новый навык исповеди настоящей, не в состоянии обойтись без принятия Святых Тайн…
Почти вдруг, осознал Сталин изменение своего внутреннего мира, прежде всего, изгнанием страхов, населявших его повсеместно — он поверил Богу, отдав себя в Его руки и улыбнулся, ибо понял: умеет человек уповать на волю Божию или нет, согласен он с предопределенной зависимостью себя от этой воли, готов он воспринять все, что эта разбрасывает на его пути от болезни до счастья, или не готов, она все равно, свершится! Он возжелал все, что ему предначертано, нисколько не задумываясь теперь, чем именно это будет — любое спасительно и полезно!
Как же это, задумается читатель, может быть?! Как может человек перестать не только бояться, но и желать болезней, нищеты, неудач, потерь, той же смерти, в конце концов?! Если мы верим человеку, ведущему нас вперед, по любому участку земли, будь то горная местность или пустыня, мы знаем, что все опасности, благодаря его знаниям и умениям будут обойдены или преодолены без малейших потерь; мы садимся на палубу корабля, в совершенном спокойствии преодолеваем океаны, наслаждаясь мощью стихии, окружающей нас, любуемся гладью или волнами любого размера, совершенно не опасаясь изведанного, лишь на десять процентов изученного глубинного мира под этим, притягивающим взгляд, водным покровом, мы летим на самолете, редко задумываясь о том, что он может упасть и за все это платим большие деньги!
Конечно, бывают катастрофы, но все они, как правило, последствия человеческого фактора, его гордыни и самоуверенности. Мы спокойны, потому, что верим в безопасность, зная, что она обеспечена знанием конструктов, качеством сборки, гарантией, профессионализмом проводников, штурманов, летчиков, моряков; мы отдаемся в руки врачам, уповая на их знания и умения, совсем не задумываясь, что у этих людей не только жизнь, но и те же самые знания и умения конечны, далеко не совершенны, а главное — человек не может всегда все делать совершенно, как Бог, но способные доверяемся не совершенному, конечному, в чем сами мало, что понимаем, не знаем, не видим, мы сомневаемся в идеальности и истинности Вечного и Всемогущего… Так почему же мы не способны довериться Промыслу Божиему, более очевидному, чем мысли, работающий ум, нейронные и нервные связи, особенности внутренних мира и мировоззрения этих людей, их намерениям, настроению, психическому состоянию, отдаемся на милость этих человеков, но страшимся поверить в любовь и милосердие Божие, ничего не делающего гибельного для нас, а только ведущего к спасению! Потому, что мы не верим в жизнь венную, даже веря в ее Создателя! Потому что наша гордыня не позволяет нам верить отчаянно и безусловно, но только по своему и там, где им удобно, потому что испорченное совершенное творение Бога, стало несовершенным и не в состоянии иеперь пересилив себя, признать испорченным, а значит, и необходимость лечения…
Иван, как то сразу, потерял все страхи — чего же бояться, когда все в руках Бога, он знал и помнил теперь — все, что с ним происходит, если принимается безусловно и смиренно, будут ему на пользу… Так было сейчас, но люди и правда, не совершенны, и при появлении сложных условий, необычных обстоятельств, а они все необычны, поскольку нет похожих одно на другое, благодаря выработанным механизмам выживания, заложенным в генах, и приобретенных личным опытом, от чувства собственной безопасности до развитой интуиции, забывают о Боге, говорящем: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден буден»,[40] давая при этом простое объяснение и гарантию реальности этого утверждения: «…Я с вами во все дни до скончания века. Аминь»…[41]
Господь сводит нас с людьми, при этом часто нам кажется, что в них есть и что-то родное и что чуждое, что не может быть странным или невероятным, я добавлю еще: то, что нравится, и не очень — мы говорили об этом прежде, но сейчас я другом. От куда я могу знать о Екатерине Козловой,
