лбу, потер с силой, невесть от куда взявшейся, бросил обе руки на стол, поднял голову и застыл, увидев каменное побледневшее лицо Вики, с замороженными слезами в уголках глаз, лишь тонкая, ее заметная дрожь нижней губки, подведенной чем-то и зачем-то в виде черной линии, дрожала…
Он не понял причины, да и никто бы не понял, даже пройдя все, что пришлось пережить ей. Слезы появились и на его глазах, но так же застыв, попытались убраться обратно. Может быть, это получилось, если бы она осторожно не оторвала отяжелевшую руку от стола, мелено не поднесла к его лысине, и чуть касаясь, не провела.
Не выдержав взгляда, всего, что исходило от нее, почувствовав словно ожег от ее руки, он опустил глаза, и почувствовав совсем готовые к прыжку на свет Божий слез, направил вниз и голову. Голос дрожал, еще не прозвучав, растерянность уступила уверенности, но от чего-то, очень остро ощущаемая, прямо сейчас воплощающаяся надежда, просто вытолкнула первое, крутившееся в голове:
— Ты такая лысая…, но очень красивая…, а зачем ты так себя отвергаешь настоящую, ведь отталкивая данность Божую, ты прячешься от того, кто, быть может, тебе предназначен в твои половиночки — он не узнает тебя измененной… — зачем?
— Ваня, Ваня, дядя Ваня… Ты вот сказал, а как обжег, а я вот давно не плакала, все хотела и не плакала…, а сейчас вот… Я, Ваня, побрилась, что бы муж не стеснялся изменений в нем, произведенных химиотерапией, он полысел, потом похудел, потом от преднизалона, начал есть безостановочно и все подряд, набрал, как ты килограммов тридцать, потом опять похудел, и так раз за разом, но больше всего его смущали выпавшие волосы…, он говорил, что ужасно боится, что я его разлюблю, тогда он сразу умрет, что наверное, было бы неплохо по его словам, тогда не нужно мучить мне, ухаживая и поддерживая его… Сначала я была такой, потому, что эта болезнь пыталась съесть меня, потом, подавившись, перекинулась на них, и вот уже они, мой муж и мой сын — смотрели на меня оба лысенькие, с большими уставшими глазами, измученными взглядами, безотрывно… Когда-то я была «голышиком», потом он стал напевать мене: «Моя надежда, моя победа, что мне бояться, когда ты со мной!» — говорил, мол, когда твоя жена носит имя Победа, разве можно думать о поражении? Вот он и ушел…, не проиграв, не побежденным, вот только меня оставил… Знаешь, я бы легко поменяла бы его жизнь на десять жизней своих детей, будь у меня их столько! И мне совершенно наплевать, что об этом думают другие…, я бы нарожала от него еще столько же…, а вот все дети, сколько бы их не было, не смогут дать мне их отца! Может быть из-за этой мысли, от которой я никак не могу отказаться до сих пор, вместе за отцом, Господь у меня забрал и сына, причем сначала сына, чтобы не оставить надежды видеть в мальчике черты его отца… Я не знаю, останься он, смогла бы я спокойно его воспитывать, видя в нем, что-то от папы, слышать интонации его голоса, двигающегося, как он, смотрящего его глазами, пахнущего как коже его родителя, я бы сошла с ума, видя нашего сына ежедневно, наверное, ядаже возненавидела бы его, думая, что смерть отца выкупила жизнь нашего Никитки — Бог не смел этого допустить, но попустил другое…, я и теперь схожу от одних только этих мыслей с ума, и они непрестанны! Я зову одного, а он не идет, я жду другого, но и он слова не скажет, ну хоть намекнул бы встретимся или нет! Это же несложно… Ты не представляешь, как я хочу умереть, но и боюсь, а знаешь почему? Потому что мне часто мерещится мой любимый, то в толпе, то за рулем машины, то рядом, он завет меня от куда-то, я чувствую его прикосновения… — я боюсь, что уйду вслед ему, а он вернется сюда… Когда-то…, тогда, еще в детстве, когда ты приходил, такой большой, сильный, красивый, веселый, говорил, что если кто обит, сразу к тебе, я думала, ну вот подрасту еще немного и выйду за муж за папу или тебя… Почему-то тогда меня не смущало, что у папы есть мама, а у тебя жена и другая дочь… А сейчас я смотрю на тебя, роднее тебя ведь у меня нет никого…, у меня вообще нет никого — все умерли, оставив меня… Помнишь, какая я была, я ведь очень эгоистичная была, думала, что вокруг меня все должно крутиться… У меня все получалось, я была такая крутышка, и все, что во мне было человеческое — это любовь к ним: мужу и ребенку… Зачем их отняли? Что бы я стала… Я не знаю…, может быть чужая боль…, я хочу помогать, я хочу спасти, хоть кого-то, тогда в отделении полиции, я почувствовал это… Как-то промелькнуло…, будто частичка и сына, и мужа в каждом, кого постигла сия участь и помогая им, я общаюсь с ними… Я не знаю, как им там, надеюсь, что все хорошо, но я хочу, что бы было еще лучше, тогда он не забудет меня…
— Он не может забыть, вы же венчанная пара, а что Господь сочетает, того никто разъединить не может!
— Правда?!
— Конечно — это мне духовный отец мой сказал и я читал в Евангелии…
— Ты Евангелие читаешь…, у тебя есть духовный отец? Вот уж никогда не подумала бы, что ты в церковь ходить будешь…
— Отращивай волосы — траур по тому, кто оживет в Вечности — грех, как-то так… Обещаешь?!
— Я не знаю…, но если ты так думаешь…, а что скажет он…
— Ему…, там… очень больно от того, что ты все время в печали, он просто не знает, как тебе сказать, что у него все хорошо, что он ждет тебя, молится за тебя, у вас один венец на двоих, а потому все, что вы оба сейчас делаете, все ради друг друга! Разве то, что ты делала после его смерти, подумай хорошенько, может быть ради него или ради Бога?! Если не ради них, то ради кого?!..
— Я не знаю Бога…, но теперь я точно знаю — дьявол есть! То что он делает — ужасно! Я видела это… И я понимаю, что я должна делать теперь все ради него, ведь он не может не делать чего-то не ради меня, мой Виталик… Как же ты прав: рыдать, пить водку, отчаиваться, пытаться развратничать… — мне бы это тоже не понравилось. Господи, любимый, прости меня, ради всего святого!
— Вот видишь, ты сама без Боженьки обойтись не может, иначе зачем…, или почему в одном предложении, ты назвала Его дважды?!..
