предложил им разбить здесь временно-постоянный лагерь – потому что, по всей вероятности, нам сюда ещё возвращаться и возвращаться. Потом мы проверили рации и договорились об условных сигналах на случай, если речевой канал схлопнется – а это обычное явление в Долине; сигнал же вызова гораздо устойчивее. В общем, три длинных гудка – ребята идут по нашим следам и выносят нас, целых или мелко нарубленных… А пока – пусть жгут костёр, варят кашу и занимаются благоустройством.
Между тем рассвело. Стоял туман, но несильный, рассеянный – скорее, дымка. Холм в виде шлема проступал сквозь неё совершенно акварельно, я даже помнил известного художника, который работал в подобной манере, но фамилия вылетела из головы. Все его пейзажи были в такой вот туманной дымке – потом выяснилось, что у маэстро врождённое помутнение хрусталиков…
Где-то очень высоко, невидимые, перекрикивались хищные птицы.
Не хищные. Падальщики. Что-то они видели внизу, но не решались спуститься…
Мы двинулись по вешкам, поставленным Чаком. Молча дошли до первой «зыбки».
– Вот здесь меня начало прихватывать, – сказал Чак.
Я кивнул. Мне было не по себе: тревога, сомнения, угрызения чего-то-там-внутри, – но нет, не страх. Потом я посмотрел на холм. Он был какой-то ненормально большой. Он нависал.
Мы обошли «зыбку» и остановились покурить.
– Ну что, – сказал Чак, – тут говорить можно?
Я огляделся.
– Думаю, да.
– Меня раскололи, – сказал он.
– Меня тоже, – сказал я.
– Джакч, – сказал он. – А тебя на чём?
– Внешнее сходство с господином полковником, – я постарался сказать это как можно более равнодушно.
Чак присвистнул.
– И кто?
– Не поверишь. Зорах.
– А ему-то что до нас?
– Он из безопасности научников. Если помнишь, весьма крутые ребята. И он меня типа завербовал.
– В смысле?!
И я рассказал, валя всё в кучу – и про подозрения Зораха, что в этой экспедиции всё не то, чем кажется, и про соображения Эхи, что «верблюжьи подковы» давно вынесены из Долины и где-то зреют, а безопасность (то есть «Птичка») и научники с военными – ищут что-то ещё, а что именно, нам не докладывают, и что, может быть, действуют они не по своей воле и даже не по воле высшего руководства, которое вполне безумно, а по воле какого-то нечеловеческого разума, гнездящегося здесь, в Долине, и заражающего людей по всему Континенту…
– Постой, – сказал Чак. – Я ведь что-то такое читал…
Он наморщил лоб и стал водить пальцем по воздуху.
– Грибы, – сказал он. – Когда я в крытке сидел, там в камере несколько книжек было. Старых. Одна научная такая, про грибы. Вот там было, что есть такая мелкая плесень – а плесень, оказывается, тоже грибы, – которая живёт на насекомых. В основном на пчёлах, осах, муравьях, ещё каких-то южных, не помню. И эта плесень, когда сжирает один рой или там муравейник, то посылает пчёл или муравьёв в другие муравейники. Пчела прилетает на муравейник, представляешь, и даёт муравьям себя сожрать. Или муравей пробирается в улей и сам падает в мёд. Ну и пошло-поехало… Думаешь, и с нами так?
– Это не я думаю, это Эхи рассказывал, что у них там так о нас думают. Поэтому и за людей не считали до времени…
– Ну да, ну да… Слушай, а мы что – действительно полезем ту хрень добывать?
– Пока не знаю. Давай сегодня провешим кусочек тропы, а там посмотрим.
– Я вообще-то думал, мы Рыбу искать идём…
Он сказал это так, что я едва не взвился. Но удержался. Не знаю, как.
– Рыба, – начал я, сжав зубы, – судя по всему, ушла сама. Кто-то ей помог, конечно. Но вряд ли она где-то ждёт, привязанная к дереву…
Чак помолчал. Надо полагать, думал.
– Да, наверное, так… Но всё равно…
– Когда мы её якобы искали, – сказал я, – мы делали что-то другое. Может, просто провешивали тропы. Или…
– Князь, – перебил он меня, как будто что-то вспомнив. – Слушай. Когда ты с твоим маленьким засранцем ждали меня… ну, не обязательно меня, вы же ещё не знали, что это я там буду… откуда у вас были те белые камни? Точно же с собой припёрли?
– С собой, – сказал я. – Мы в «Птичке» все по такому камешку таскали. Считалось, что они спасают от радиации.
