Я кивнула.
Тропа к озеру была простая и пологая, по ней ходили купаться – хотя в нескольких пещерах были тёплые ключи с серной, отлично моющей водой. Мы спустились к самой воде, тёмной, тяжёлой, по виду похожей скорее на машинное масло – хотя это всё-таки была вода, и где-то в толще её кроме грибов жили толстые невкусные рыбы. Порох поймал одну, чтобы сделать мазь для повязок…
Это было так давно.
Сколько же я пробыла здесь?
Говорили, что бесполезно высчитывать – обязательно ошибёшься…
Или в ту сторону, или в другую.
На берегу у купальни Лимон подождал меня. Кажется, он хотел что-то сказать, но передумал, только показал – туда. Это была неудобная часть берега, с камнями, круто уходящими в воду, и перебираться через них можно было только поверху, иной раз и на четвереньках; впрочем, Лимон шёл легко и цепко, как кот. Местами он притормаживал и страховал меня. Так мы дошли до впадающего в озеро ручья и двинулись вдоль него. Ручей скоро исчез, осталась расщелина. Сюда попадали какие-то следы, какие-то крупицы света, но места, куда надо было ставить ноги – почему-то были видны, словно там смутно отражалось смутное небо. Отражалось – или просвечивало из-под камней.
Потом Лимон остановился и опустил рюкзак на землю. Достал сигареты, зажигалку, предложил мне. Мы задымили.
– Тётя Нолу, – сказал мне этот бык, это чудовище с едва прикрытой бородой шрамом на шее и без передних зубов. – Тебе Зее, наверное, всякого нарассказала…
– Было дело, – сказала я.
– Мы тут совсем с ума посходили, а особенно девчонки. Небо… оно что-то делает. Я про Дьюре не рассказывал?
– Даже не знаю, кто это.
– Доктор, который нас тогда собрал… ну, при прорыве… после прорыва. Не рассказывал, значит… Классный дядька был. На гражданке преподавал в ветеринарном училище, а вообще спец по всяким паразитам: глисты там, клещи… К нам попал, потому что бежал из Чёрного замка – слышала, наверное…
Слышала. В Чёрном замке, а на самом деле в противоатомной укреплённой военной базе, сразу после революции засели двое из Отцов с гвардейской бригадой неполного состава – и, видимо, полностью лишившись ума кто от страха, а кто от лучевого голодания, принялись активировать бактериологические боеголовки. Слава Творцу и Хранителю, что боеголовки эти надо готовить долго, выдерживая внутри них температуру и влажность, – и хотя всё делается, в общем-то, автоматикой, но вот хватило кому-то ума автоматику перенастроить, так что вместо активизации спор и размножения бактерий какой-то там модифицированной суперчумы произошла тотальная дезинфекция… Значит, говорите, доктор Дьюре, ветеринар-паразитолог. Вот и ещё один человек, которому спасённое человечество никогда не поставит памятник…
– Вылечил он нас… ну, кого смог. Почти половину. А потом понемногу стали с ним странности происходить, да только мы внимания не обратили… сами потому что… А он какие-то опыты ставил, кроликов здешних несчастных резал… и, в общем, однажды объявил нам, что изобрёл универсальное средство от всех болезней. В лазарете тогда трое лежали, Маркиз наш среди них. И вот он им эту сыворотку вколол. А сыворотка, оказывается, была такая: он зубной налёт у больных счищал и растворял в моче, и вводил в вену… как-то объяснял потом, и логично получалось, да только… У психов же всегда логично получается, правда?
– Все умерли? – спросила я.
– Да. Маркиз вроде не мучился особо, сгорел быстро, а из тёток одна недели две прожила, сплошные гнойники по всему телу… Вот. Я это к чему…
– Что вы все чокнутые.
– Ну, примерно. Зее всё правильно увидела и услышала, но неправильно поняла. А объяснить я ей не могу. Чем больше объясняю, тем больше она не верит. Всё толкует по-своему. Я не знаю, что делать…
– А что там случилось?
– Пошли трое: Гор, Сапог и Сучок. Сучок из мирных, сельский житель, к нам прибился при прорыве – с конской упряжью помогал. Нормальный дядька… ну, насколько вообще у нас возможно… Заговаривался иногда, всё к нему лошадки убитые приходили… Какое им задание Дину дал, я не знаю, не спрашивал. Но точно, что они по этому делу шли не первый раз и даже не четвёртый. Письма, думаю, носили. Туда-обратно. Ну, ушли и ушли, долго нет – но это у нас не повод для беспокойства, тут же время идёт не пойми как. Наконец возвращается Сапог – один. Рассказывает, что всё было как обычно, дошли до тайника, забрали письмо и гостинцы, пошли назад. И тут Гору становится плохо, да так, что идти не может, Сапог потом сообразил – у старика Рашку такие же приступы случались, когда он не успевал надраться. Поволокли они с Сучком парня, а там место есть узкое… Сапогу бы вещи бросить, Гора через узость протащить и вернуться, а он сдуру наоборот: ждите, мол, я рюкзак к лазу закину и налегке обратно… Возвращается, а там никого. И чтобы какие-то следы борьбы, или кто посторонний пошарился – нет. Пусто, тихо, веточки не сломанные, камешки не разбросанные… а Сапог, если помнишь, он следопыт что надо. Не только кто где стоял мог сказать, но и о чём каждый думал… Ну, порыскал он, конечно, по ближайшим окрестностям, а письмо-то всё равно надо доставлять. Ну, доставил. Опять же, не знаю, что было в письме, но Дину… как бы сказать… Ты же знаешь, он, если плохо, ни за что не покажет. А тут
