– Чаки, брат, – сказал я, – не заводись. Мы ведь правда ничего не знаем.
– Да что ты его слушаешь?!!
– В то, что Эхи говорит буква в букву то, что думает, – я верю. То, что его могут использовать – тоже верю. И то, что мои глаза мне могут соврать – тоже верю. Ну, или уж тогда – не верю ничему…
– Про глаза – ты это о чём?
– Ну… ни о чём конкретном. Хотя если хочешь признаться – самое время…
Это вогнало его в ступор секунды на три. Наверное, было о чём подумать. Мне этих трёх секунд хватило.
– Ты помнишь, с кем мы никогда не воевали за последние двести лет? С пандейцами. И даже помогали им, когда им вздумалось помахаться с хонтийцами. И они помогали нам в последней гражданской. Нам, Чаки.
– Джакч как помогали…
– Как могли. Я рассматриваю их не как врагов, а как доброжелательных нейтралов. Может быть, союзников… В любом случае, других у нас нет.
– И за это можно простить, если – спящих, ножами?
– А если это не они?
– А кто?
– Хищники.
– Ты, джакч, сам только что говорил!..
– Говорил… Да, джакч, не знаю я! И так может быть, и так. Раз Эхи говорит, что так, то я ему верю. Потому что выбирать не из чего! А не верить, так проще пойти и вон в «зыбку» головой. Такой, говорят, кайф под конец…
– Постой, – сказал Чак. – Что-то не сходится. Разведчики пришли, нашли порезанных, нашли мёртвых, нашли машины погруженные… Если были хищники, почему пушнину не забрали, почему машины оставили? Сами куда делись? Да ладно, понятно всё, они наших порезали, иначе никак не сходится… – он втянул воздух раздутыми ноздрями, сильно выдохнул. Закрыл глаза. – Знаю, устав такой. При выполнении задания живых не оставлять. Пусть там хоть девочка с котёночком…
– Разведчики не стали бы забирать раненых, – сказал я.
– Ну, почему? Привести в сознание, расспросить, а потом… – он провёл пальцем по горлу.
– Расспросить о чём? Кто вырезал артель старателей?
– И это тоже…
Тут до него дошло.
– Господа, – сказал Эхи, – когда в первую ночь вас солдаты увели от меня, я прятался на крыше. Я слышал кто-то приходил. И это были не пандейские люди. И не горские.
– А какие?
– Они говорили как вы. Два.
– Как мы?
– Да. Часто говорили «джакч». Не говорили «массаракш».
– Джакч, – сказал я. – А что-то более содержательное?
Эхи помотал головой.
Чак шумно вздохнул.
– Господа, – сказал Эхи, – меня просили пока оставить, а завтра встретить себя и вас на этом месте. Вам это устраивает всё?
Я посмотрел на часы, потом вокруг. Потом посчитал в уме.
– В полдень, – сказал я.
И Эхи исчез. При таких стремительных исчезновениях должен происходить хлопок, но нет – Эхи исчез абсолютно беззвучно.
Дальше мы топали молча; я буквально слышал, как в голове Чаки ворочаются и укладываются на место эмпириды, аксиомиды, силлогизмы, императивы и диспозитивы. Чаки был очень мощной мыслительной машиной, мощнее камнедробилки – только очень медленной. И, конечно, его в эти часы лучше было не отвлекать…
А хорошо вот так возвращаться: и не устали, и дело сделали (нужное ли, правильное ли – узнаем после), и тебя ждут, и костерок дымит, и от котелка тянет пряным мясцом с овощами и луком… Троих я уже видел сквозь сумерки, собравшиеся под шатром в синеватое волокнистое облако, и где-то должен сидеть или лежать дозорный, а капрал Ошш…
Капрал Ошш стоял на большом валуне и в бинокль пристально рассматривал что-то позади и правее нас.
И смотрел он не холм, как я сначала подумал. По ту сторону холма кружил десяток стервятников, да нет, какой десяток – стая. И каждую секунду один
