— Есть аргументы и против. Подкиньте-ка мне еще один «за», мадемуазель Анна! Защитите интересы партнера! О, защитите их так, как может только прекрасная женщина!..
И причмокнул полными губами, вероятно, намекая на долгий искренний поцелуй. Мухоловка, оценив накал страсти, усмехнулась:
— Questi ebrei, мэтр. Ев-ре-и! Эти художники — все они. Газеты пишут: Hitler rafforzera la persecuzione. Давить, душить дальше. Евреи Парижа сюда andare? Приходят тоже, да? Novita! Актьюально! Газеты тоже пишут... Will scrittura. Будут писать. Mossa audace! Вы — смьельчак, мэтр Робо!
Тигриные глаза потемнели. Мэтр надвинулся тяжелой горой.
— Мое условие, мадемуазель — язык. Дам полгода, чтобы выучили. Потом — должность моего помощника. По всем вопросам, не только по сцене. Я же не слепой, мадемуазель Анна!.. Или полгода — слишком много для такового талантливого человека, как вы?
Мухоловка перед горой не дрогнула.
— Мне надо подумать, мэтр. Давайте сначала сделаем номер, хорошо?
По-французски — чисто и почти без родного южнонемецкого акцента. Мэтр Робо очень неглуп. Уважим человека!
* * *
О трости пожалела после того, как несколько раз пробежалась по сцене. Хотела исполнить brise, но вовремя остановилась. Силы кончились, вернулась боль. Анна с трудом добрела до стула и не присела даже, упала, вцепившись пальцами в равнодушное дерево. Черный полог опустился, скрывая мир, перед глазами мелькнул равнодушный отблеск старого серебра. Filo di Luna, дорога между мирами, не хотела отпускать. Мертвый воскресный день никак не кончался.
«Я здесь и не здесь, я везде и нигде. Я тенью скольжу по прозрачной воде...» И никто не в силах помочь. Даже ее рыцарь, ее Квентин. Да и помнит ли он?
Выдохнула, пытаясь отогнать боль от сердца...
Аплодисменты.
Не поверила, поэтому и веки разлепила не сразу.
Двое...
Молодые, еле за двадцать, трико, легкий грим на лицах. Красивые, живые...
— А нам сказали, что вы — какая-то итальянка, — улыбнулась красивая и живая. — Мы уже скандалить собрались, даже наметили, чего сломать в первую очередь.
— Что сейчас мешает? — не думая, поинтересовалась Анна, хорошо еще, не по-немецки. Молодые и красивые переглянулись.
— Masha мешает. «Щелкунчик», Императорская опера, — негромко пояснил парень. — Мой отец танцевал партию Принца. А я бегал за сценой и всем надоедал. Как хорошо, что вы живы, госпожа Фогель!
Красивая девушка вскинула правую руку вверх, скрестила пальцы.
— Мы не выдадим вас. Omerta! Так, кажется, у итальянцев?
И боль прошла. Анна Фогель, легко встав, протянула ладони:
— Фамилию забудем. Зовите по имени. А вы...
— Бабетта и Каде к вашим услугам, — отрапортовал сын Принца. — «Побледнев, сказал Каде: моя милая Бабетта, странно это, странно это, странно это, быть беде». Анна, вы должны обязательно узнать, куда вы попали.
Мухоловка окинула взглядом пустую сцену. Будущий номер она уже видела, пусть пока еще смутным, неясным контуром. Тарантелла. Sposa, l’amor nuovo, demonico...
— Думаю, прямиком в логово к тигру.
Милая Бабетта внезапно оскалилась, совсем по-тигриному.
— Если бы! Это серпентарий, Анна. И есть тут одна очень опасная Змея...
2
