— Может быть, Альфедр все еще злится на своего сына, а заодно и внука, и не желает помогать им? Ты пробовал говорить с Фриггой, ведь Сиги и ее сын, если я правильно понял.
— Я перепробовал все.
— Редко встретишь такого преданного человека, — сказал Йормунганд. — Или упрямого.
Гарриетт невесело усмехнулся.
— Если вы поможете мне господин, я помогу вам.
— Чем же?
Гарриетт порылся в кармане и вынул опустевший кошелек, который украл утром.
— И зачем это мне?
— Это принадлежало тому, кто посмотрел на вашего брата особенно недобрым взглядом тогда, на состязаниях. Если кто и навел порчу — то точно он.
— Точно? Ты уверен? Слушай, это не шутки! — Йормунганд внимательнее всмотрелся в лицо Гарриетта, не врет ли.
— Я же был рядом, я запомнил его.
Йормунганд выхватил кошелек из синего бархата с завязкой сверху. Ничего примечательного. Пропустил ткань между пальцев.
— А ты вор.
Гарриетт пожал плечами.
— Всякое бывает, — сказал он.
Ничто не смогло бы заменить ему этого. Йормунганд стоял под проливным дождем, чувствуя, как вода заползает за воротник, холодит тело, капает с волос. Он сосредоточился. Заклинание не нужно было произносить, ни делать пассы руками. Под закрытыми веками вспыхнули и загорелись руны. Дождь превратился в тонкие золотые нити, свисающие с неба. Паутина влаги покрывала все вокруг, землю и небо, тяжелым узором свисала с деревьев и серых каменных стен. Йормунганд протянул руку ладонью к земле, золотые нити метнулись к его телу, опутывая и пригибая к земле. Он тяжело опустился на колени и наклонил голову.
Тысяча больших и маленьких глаз открылись в тот же миг, наделенные частью его сознания. Выбор пал на ворона, нахохлившегося на ветке прямо над головой Йормунганда. Ворон каркнул, темные глаза его окрасились золотом, и он полетел к чертогам Альфедра.
Стена, о которой говорил Гарриетт, и правда существовала. Для ворона она оказалась осязаемой, в окружающем влажном золоте сверкала голубоватой изморозью и веяла холодом. Ворон сделал пару кругов, каркнул злобно и опустился на каменную кладь стены. Ворон был глуп, вороны вообще глупые птицы, но его золотые глаза видели то, что птицам недоступно.
Этельгерт развалился на обитом бархатом стуле, поигрывал кубком с вином и улыбался в усы. Полный, в красном кафтане, как сытый клоп. Ба?льдер, любимый сын Альфедра, сидел у его ног, сжав кулаки до побелевших костяшек, и подобострастно смотрел ему в рот. Смех у Ба?льдера выходил фальшивый, да он и не старался. А Этельгерт не замечал. Перед ними туда-сюда неторопливо расхаживала Фригга. Зеленое платье струилось у ее ног, на заново убранных волосах красовалась диадема с опалом в середине. Губы жены князя поджаты, а взгляд недовольный, она злилась то ли на Этельгерта, то ли на Бальдера, то ли что иное испортило ей настроение.
— Девчонке уже можно забыть про выгодный союз, — сказал Этельгерт, от него так и веяло довольством. — Нет ни одной женщины, которая возьмет ее за своего сына. Дура. Думает, что здесь как в Ирмунсуле. И мелкий скоро скончается. А старшего — на сладкое. Он думает, что силен, даже Ингви думает, что он силен. Дурак!
Ба?льдер молчал. Ворон взъерошил перья. Этельгерт поставил пустой кубок на столик рядом и зевнул.
— Не будь таким самодовольным, — сказала Фригга. — Старший похож на отца больше остальных, он наверняка постарается убить тебя.
— Как будто у меня мало врагов, — Этельгерт пожал плечами. — Одним больше, одним меньше.
— А Лодур? — спросил Ба?льдер. — Вдруг он захочет отомстить за детей?
— А он по возвращении испробует пиршественного меда, — Этельгерт зевнул. — У меня сегодня кошелек украли, вот мразота.
«То, чего желаешь, никогда ты не получишь» каркнул ворон.
Ба?льдер приложил ладонь ко лбу. Этельгерт потрепал его кудри.
— Сны все еще снятся тебе? — спросил он Ба?льдера, а дальнейшие его слова поглотил шелест. Он все усиливался, пока Йормунганд не закрыл глаза ворона и открыл собственные. Вокруг снова шумел дождь. Он стоял в грязи на коленях и его шерстяной плащ уже не мог защитить его ни от сырости, ни от ветра. Йормунганд провел рукой по лицу, возвращая себя в реальность.
— То, чего желаешь, никогда ты не получишь, — прошептал он. — То, чего желаешь, никогда не получишь.
Он начертал эти слова на земле. Дождь смыл их.
